Уилбур Смит - Когда пируют львы

– Потанцуем, миссис Кортни? – спросил Дерек.

Катрина снова покачала головой, не глядя на него. Она смотрела на Шона и Канди. Шон обнял Канди, и в животе у Катрины зашевелился холодный ком. Канди смотрела Шону в лицо, смеялась, положив руку ему на плечо, ее рука была в его руке.

«Она распутница». Катрина чувствовала, что вот-вот расплачется, и надеялась, что это слово удержит слезы. Шон развернул Канди. Катрина застыла, сжимая руки; их ноги соприкасались; она видела, как Канди слегка изогнула спину и прижалась бедрами к Шону. Катрине казалось, что она задыхается, ее грудь сжала холодная, жестокая ревность.

«Я могу подойти и оттащить его, – думала она. – Заставлю его прекратить. Он не имеет права. Они как будто занимаются этим, вдвоем. Они и раньше это делали, я знаю. О Боже, останови их! Пусть они перестанут!»

Наконец Шон и Канди вернулись к столу. Они смеялись. Садясь, Шон положил руку на плечо Катрины. Она отодвинулась, но Шон как будто не заметил. Все веселились. Все, кроме Катрины. Дерек и Гарри продолжали бороться за внимание Канди. Шон гулко смеялся, а Канди блистала, как ее бриллианты. Каждые несколько минут Шон поворачивался к Катрине и пытался втянуть ее в разговор, но она упрямо отмалчивалась. Она ненавидела их, ненавидела даже Шона – впервые она не была в нем уверена, ревновала и боялась за него. Она смотрела на свои руки, лежавшие перед ней на скатерти, и видела, какие они костлявые, потрескавшиеся и покрасневшие от солнца и ветра, уродливые, особенно по сравнению с руками Канди. Катрина быстро убрала руки на колени и наклонилась к Шону.

– Я хочу вернуться в гостиницу. Я плохо себя чувствую.

Шон осекся на полуслове и посмотрел на нее с озабоченностью и отчаянием. Он не хотел уходить, но знал, что она еще не вполне здорова. После секундного колебания он сказал:

– Конечно, милая, прости. Сейчас мы уйдем.

Он повернулся к остальным.

– Нам нужно уходить. Моя жена нездорова… у нее только что кончилась лихорадка черной воды.

– О Шон, неужели ты уйдешь? – Канди не скрывала разочарования. – Мы о стольком еще должны поговорить!

– Боюсь, придется. Встретимся в другой вечер.

– Да, – быстро подхватила Катрина, – когда приедем в Йоханнесбург в следующий раз, увидимся.

– Ну, не знаю… – начал Шон. – Может, еще до отъезда. Где-нибудь на следующей неделе. Как насчет понедельника?

Прежде чем Канди смогла ответить, вмешалась Катрина:

– Шон, мы можем наконец идти? Я очень устала.

И она пошла к лестнице. Оглянулась и увидела, как Канди вскочила, схватила Шона за руку и что-то спросила у него на ухо. Шон коротко ответил, и Канди отвернулась к столу и села. Когда вышли на улицу, Катрина спросила:

– Что она тебе сказала?

– Только попрощалась, – ответил Шон, и Катрина поняла, что он солгал.

По дороге в гостиницу они молчали. Катрину грызла ревность, а Шон думал о том, что спросила Канди и что он ей ответил. «Шон, где Дафф? Ты должен сказать…» – «Умер, Канди». За миг до того, как она отвернулась к столу, Шон увидел ее глаза.

Шон проснулся с больной головой, и Дирк, прыгающий у него на груди, не облегчал эту боль. Шон вынужден был подкупить его обещанием сластей. Дирк, чувствуя свое преимущество, поднял цену до двух пакетов круглых леденцов и двух леденцов на палочках, с красными полосками, прежде чем позволил Катрине увести себя в ванную. Шон вздохнул и снова спрятался под одеяло. Боль переместилась и устроилась за глазами. Он чувствовал в своем дыхании выдохшееся шампанское, а на коже – запах сигарного дыма. Ему удалось задремать, и боль немного ослабла.

– Шон, сегодня воскресенье. Ты идешь с нами в церковь? – холодно спросила Катрина от дверей спальни.

Шон плотнее закрыл глаза.

– Шон!

Ответа нет.

– Шон!

Он открыл один глаз.

– Ты собираешься вставать?

– Я себя плохо чувствую, – прохрипел он. – Кажется, у меня малярия.

– Идешь? – безжалостно напирала Катрина.

Ее чувства за ночь не смягчились.

– Сегодня утром я не могу встать, правда не могу. Я уверен, Господь поймет…

– Не произноси имя Господа твоего всуе, – предупредила Катрина ледяным голосом.

– Прости. – Шон натянул одеяло на подбородок. – Но правда, милая, мне нужно еще пару часов поспать. Голова раскалывается.

Катрина вышла в гостиную и заговорила с Дирком, нарочито громко, чтобы Шон услышал:

– Отец с нами не идет. Будем завтракать одни. Потом пойдем в церковь.

– Но он обещал купить мне пакет леденцов и два леденца на палочках, с красными полосками, – напомнил Дирк.

По мнению Дирка, это были равноценные пункты. Шон слышал, как закрылась дверь номера; голос Дирка затих в коридоре.

Шон медленно расслабился и стал ждать, когда боль за глазами притихнет. Немного погодя он понял, что на столике у кровати стоит кофейный поднос, и стал сравнивать благотворное действие чашки кофе и усилия, необходимые для того, чтобы этот кофе взять. Решение далось нелегко, но в конце концов Шон осторожно сел и налил себе кофе. На подносе стоял небольшой кувшин со свежими сливками, Шон взял его в правую руку и уже собирался добавить сливки в чашку, когда в дверь гостиной постучали.

– Войдите! – сказал Шон.

Он решил, что это пришел за посудой официант. И стал подыскивать слова, которые немедленно отправят официанта подальше. Дверь гостиной открылась.

– Кто там? – Послышались быстрые шаги, и Шон вздрогнул так сильно, что сливки пролились на простыню и новую ночную сорочку. – Боже, Канди, тебе не следовало сюда приходить! – Он страшно заспешил. Торопливо поставил кувшин на поднос и принялся вытирать сливки с сорочки руками. – Если моя жена… Тебя кто-нибудь видел? Ты не можешь здесь оставаться. Если Катрина узнает, что ты была здесь… ну… в общем, она не поймет.

Глаза у Канди припухли и покраснели. Казалось, она всю ночь не спала.

– Не беспокойся, Шон. Я ждала на другой стороне улицы, пока не увидела, как уходит твоя жена. Один из моих слуг пошел за ней – она в голландской церкви на Коммишнстрит, а там служба тянется пятьдесят лет. – Канди вошла в спальню и села на край кровати. – Мне нужно поговорить с тобой наедине. Не могу отпустить тебя, не узнав о Даффе. Расскажи… расскажи все. Обещаю не плакать, я знаю, что ты этого терпеть не можешь.

– Канди, не нужно мучить себя этим. Дафф мертв. Давай помнить его живым.

Шон забыл о головной боли, ее место заняла жалость к Канди и тревога из-за положения, в которое она его поставила.

– Пожалуйста, расскажи. Немедленно. Я не найду себе места, пока не узнаю, – тихо сказала она.

– Канди, разве ты не понимаешь, что это неважно? Неважно, как он умер. Тебе нужно только знать, что его нет в живых. – У Шона сдавило горло, но он продолжал, негромко, почти про себя: – Он умер, и это единственное, что важно, он умер, сделав нас богаче благодаря знакомству с ним и беднее, потому что ушел от нас.