Виталий Мелентьев - Одни сутки войны

— Опять все правильно. Поэтому очень прошу: отвлекитесь от своих прямых дел и подумайте за нас, грешных. Осведомитель, шпион, все-таки существует. Оглянитесь свежим взглядом, проанализируйте. Ведь все мы в нашей жесткой обороне несколько успокоились. И вот результат: противник нас обошел. Дело-то в конечном счете одно делаем.

Майор не успел согласиться, потому что зазуммерил телефон. Каширин взял трубку привычным, даже несколько ленивым жестом, но сейчас же подтянулся и коротко бросил:

— Есть! — Он встал, одернул китель и повернулся к Лебедеву: — Обоих немедленно к командующему.

Матюхин слушал немецкую линию и продолжал удивляться: она молчала. Кроме далекого радио, ни одного слова — ни немецкого, ни русского. И вдруг в трубке что-то звонко щелкнуло и девичий голос — тоже звонко и весело — прокричал:

— Нина, передай Маше, что Дуся благодарит за огурцы!

— Передам. Что у вас?

— Тишина. Дуся говорила, что пойдет к старшине и достанет полотенцев для вашей бабки.

— Женя, ты там возле разведчиков крутишься, достала бы у них немецкую самописку.

— Ладно. Звони! Двадцать второй! — Голос телефонистки вдруг стал вредным и злым. — Что вы шумите? Сейчас дам вам Семнадцатого.

В трубке опять щелкнуло, и Матюхин сразу понял все. Так вот почему противник мог знать о проходе поисковых групп! Постоянная гражданская телефонная линия, оказывается, не была разрушена. Она действовала! И действовала в обе стороны! Видимо, немцы, когда отходили — да что там отходили, они же здесь драпали! — забыли или не захотели разрушить ее или хотя бы оборвать. Обычно они такими линиями не пользовались, у них своя, военная связь. Наши, когда заняли село, восстановили коммутатор, а дальше, видимо, не проверили. Зачем? Линия идет через болото, к немцам… Кому в голову придет звонить противнику? А фашисты, когда начали прикрывать пойму, а может, и раньше заметили, что идущая через их оборону линия действует. Вот и решили подслушивать. Правда, действовать линия могла только при определенном переключении на коммутаторе. Конечно, эти переключения учтены противником, и там, в Радове, на таком же коммутаторе сидят телефонисты и аккуратно записывают вот такие, пусть отрывочные, поначалу кажущиеся непонятными переговоры телефонисток. Многого они, понятно, услышать не могли — разговоры велись в основном тыловые: в армии ведь специальные линии, — да и подслушивать они могли только тогда, когда телефонистки выходили напрямую, что бывает редко, И все-таки кое-какие сведения они, видимо, получили. На столе у опытного, обладающего аналитическим умом разведчика эти отрывочные, беспорядочные разговоры телефонисток, сопоставленные с другими данными, постепенно превратились в точные сведения…

Матюхин был уверен, что именно так, из безобидной девичьей болтовни телефонисток двух разных коммутаторов, немцы узнавали о предстоящих выходах советских разведчиков и принимали свои меры.

На мгновение ему захотелось взвыть от жестокой обиды. Подумать только, из-за того, что какой-то олух не проверил, отключена ли уходящая к противнику линия — а отключить-то ее пара пустяков, — оттого, что не ведающие об этом девчонки-телефонистки в свободную от нудной службы минуту делятся между собой местными новостями и тем скрашивают свою в общем-то суровую жизнь, погибли люди. И какие люди! Ведь для всех групп выбирали самых лучших разведчиков.

Матюхин подозвал Сутоцкого и рассказал ему о своих подозрениях. Сутоцкий взвился, стал ругаться, обещая, если вернется, покалечить и беспечных связистов и болтливых телефонисток. Слушая его, Матюхин понимал товарища, потому что сам был настроен так же. Но Сутоцкий вдруг умолк на полуслове и растерянно произнес:

— Так ведь это же связь!

— Не понимаю…

— А что же тут понимать? Раз немцы слушают наших, то и мы отсюда сможем поговорить…

— Подожди, Коля… Дай отдышаться… Однако если я передам туда, то… то ведь и немцы услышат?!

— Да зачем им слушать?! Отключим на время линию на  н и х — и все дела!

Матюхин некоторое время недоуменно смотрел на Сутоцкого, потом понял его и облегченно рассмеялся:

— Принято! Давай быстренько составлять телефонограмму.

Обсуждая каждое слово, они составили донесение, и Сутоцкий предложил:

— Делаем так: я залезаю на столб, делаю раскрутку стыка. Как только ты услышишь голос этой… девчонки — даешь мне сигнал. Я отключаю линию на  н и х, и ты передашь. Потом опять соединяем…

Прошло не менее получаса, прежде чем неизвестные разведчикам Нина и Женя снова соединились. Матюхин махнул рукой, и Сутоцкий разъединил провода, идущие на Радово.

— Девочки, — взмолился Матюхин. — Дело крайней важности. Может, и ваша жизнь от этого зависит.

— Кто говорит? — заволновались девчонки.

— Разведчики Лебедева. Если вы комсомолки и патриотки, немедленно запишите, что я продиктую, и передайте начальству. Оно знает, что нужно предпринять. — Телефонистки растерянно молчали. — Девочки, миленькие, родненькие, время не ждет. Ради нашей победы записывайте! — умолял Матюхин, опасаясь, что так неожиданно найденная связь из-за девичьей трусости или несообразительности прервется.

Но телефонистки поняли: если так просят, значит, дело серьезное. По женской логике они, конечно, прикинули, что им будет, если они поддадутся на провокацию, но в то же время решили, что ничего им не будет: слушают и записывают двое.

Почти в один голос они сказали:

— Диктуйте, записываем.

Матюхин продиктовал донесение и добавил:

— Если выберемся, с нас трофеи. Привет Дусе.

Он махнул рукой, и Сутоцкий быстро сделал скрутку на телефонных проводах. Спустившись, он сказал:

— Знаешь, а нам нужно рвать отсюда. Все-таки при разъединении и соединении наверняка были щелчки и шумы. А главное, прекратились радиопередачи. Это может насторожить противника.

— Так или иначе смываться придется: нужно пощупать немцев еще где-нибудь.

Они подхватили телефонный аппарат и пошли в глубь леса, наискосок от Радова, как раз в том направлении, где, как показал Курт, стояли мотострелки, прибывшие из Франции.

В избе командующего армией толпились офицеры, которых ни Лебедев, ни Каширин не знали, — летчики, связисты, танкисты. Они равнодушно посмотрели на майора и подполковника, без особого почтения пропустили их в горницу.

В горнице кроме командующего находились начальник штаба и член Военного совета, начальники «Смерша», разведотдела, тыла и связи, командующий воздушной армией, с которой постоянно взаимодействовала общевойсковая армия. Прибывшие доложили о себе и вытянулись у порога. Командующий строго спросил: