Николай Агаянц - Поединок. Выпуск 2

Классовый подход предполагает умение видеть в отрицательных персонажах не просто «индивидуальное злодейство», а усматривать проявление определенных социальных закономерностей. При таком подходе, при таком взгляде происходит расчленение между «собственно злом» и тем, кто в силу социальных обстоятельств оказался его носителем. Тогда человеческие черты данного индивида, понимание и даже приятие этих черт не исключает нашего неприятия самого зла, а, наоборот, еще более усиливают это неприятие. Отсюда следует, что антигерой имеет право на изображение не только по реестру своих отрицательных черт, ибо мошенник (Остап Бендер) может быть милым человеком; жулик («Динара с дырками» Льва Шейнина) обладать чувством юмора, а бандит (Лазарь Баукин П. Нилина) горячо и искренне любить свою мать. Это имеет место в жизни, и нет причин, чтобы это не имело места в литературе.

Естественно, такой уровень художественного отображения действительности требует большой меры таланта.

Мы живем в особое время. Поразительная по своему размаху научно-техническая революция в нашей стране, как прямое следствие всей героической истории нашего государства — и на полях битв и в годы пятилеток — породила и порождает ежечасно нового читателя. Ни в одной стране мира нет такого количества учащихся, как в Советском Союзе, ни в одной стране мира нет такой огромной сети библиотек и жажды к чтению. Читатель у нас требовательный, очень умный и много знающий. Поэтому невероятно высока ныне требовательность к писателю: ему много дано, но, соответственно, многое с него и спросится. Одна из главных опасностей, подстерегающих литератора, работающего в жанре детектива, заключается в том, что он отстанет от уровня новых знаний, от развития науки.

А ведь научно-техническая революция вносит интереснейшие нюансы и в область детективно-криминалистического жанра.

...Задумываясь о продолжительности жизни жанра, логично задаться вопросом более частным: сколько живет произведение? А. П. Чехов полагал — то, что он пишет, едва ли проживет более десяти лет. Уже в наше время С. Моэм отмечал, что средняя жизнь романа равна девяноста дням. Справедливости ради, можно заметить, что есть произведения, жизнь которых определяется и меньшими сроками. Правда, это не те произведения, о которых хотелось бы говорить на этих страницах. Но, если говорить о том, сколько живет отдельное произведение — закономерно, то, очевидно, закономерно задаться таким же вопросом о жанре в целом. Если говорить о детективно-криминальной литературе, то ведь, как явствует из истории, правонарушения и преступления были всегда. Однако литература, отражающая это явление общественной жизни, литература детективная, возникла относительно недавно. Поединок сыщика и преступника (или судьи и преступника) в течение тысячелетий истории не становился объектом внимания литературы. «Плутовской роман» при этом можно не принимать в расчет. Только пробуждение общественного интереса к данному срезу жизни вызвало появление того, что мы называем детективной литературой. Спрашивается, сколь устойчив может быть этот интерес? Иными словами, всегда ли читателю будет интересно: кто украл и когда же его поймают?

Что питает детективный жанр в сюжетном смысле? Преступление. Но тогда по мере дальнейшего развития нашего общества, по мере его приближения к Коммунистическому Завтра, преступление как социальное явление будет все больше и больше сходить на нет. Соответственно пропадет и сама нить реальности, питающей данный жанр. Некие признаки этого оптимистического процесса просматриваются уже сейчас. Поэтому, когда читаешь какую-нибудь ремесленно «сляпанную» книгу, становится неинтересно, глубоко безразлично, кто совершил это зло и каким образом будет он, наконец, изловлен. Что-то в самом читателе отвергает уже игрища лукавства и злодейств.

Речь идет, однако, отнюдь не об исчезновении жанра — пусть даже в самом отдаленном будущем. Речь идет о том, что на смену традиционному противоборствованию «сыщика» и «преступника» придут и уже приходят в литературу иные, пожалуй, значительно более сложные коллизии, в первую очередь этического порядка. Что же касается приключения как формы отношения человека к ситуациям своего бытия, к жизни, то будущее не только не сузит рамки этого, но, наоборот, раздвинет их невообразимым сегодня образом. Выход человека в космос, фантастические возможности науки завтрашнего дня, социальное преобразование общества — вот области, причастность к которым немыслима без подвига, без приключения.

С другой стороны, само понятие приключенческой литературы, в привычном его смысле, видимо, в известной мере изжило себя. «Звезда» Эм. Казакевича, «Возмездие» В. Ардаматского, «Тревожный месяц вересень» В. Смирнова, «В августе сорок четвертого» В. Богомолова — что это, неужели традиционная детективно-приключенческая литература? Конечно, нет.

Разве повести А. Адамова, Ю. Кларова, А. Безуглова, братьев Вайнеров можно причислить к «трамвайному жанру»? Конечно, нет! Разве не украшают литературу приключений повести, написанные «бывалыми людьми» — теми, кто прошел многотрудное, солдатское горнило войны? Разве не пульсирует жизнь, бой, подвиг во имя жизни в книгах С. Ковпака, М. Гнидюка, П. Вершигоры... Как же назвать такую литературу? Диалектика развития социальных явлений свидетельствует, что наименование сплошь и рядом отстает от меняющегося содержания: видимо, об этом стоит порассуждать серьезным, непредубежденным критикам.

То, что лучшим произведениям этого жанра уже тесно в традиционных рамках детективно-приключенческой литературы, свидетельствует еще об одном немаловажном обстоятельстве. Проблему можно сформулировать так: когда в литературе наблюдаются изменения подобного масштаба, возникает вопрос, достояние ли это чисто литературной сферы или производное самой действительности, отражать которую призвана литература?

Очевидно, раздвижение привычных рамок жанра, привнесение в него нот высокого гражданского и этического звучания шире чисто литературного явления. В наиболее значимых произведениях традиционный поединок «сыщика» и «преступника» несводим уже к канонической схеме, суть которой в том, что «преступник» прячется, а «сыщик» ловит. Это уже не просто поединок ловкости и ловкости, ума и ума. Это противоборствование нравственного и безнравственного, добра и зла, гуманности и антигуманности. Соответственно, подобное раздвижение границ жанра отражает процессы, происходящие в социальной реальности. Характерно, что именно литература, всегда так тонко реагирующая на малейшее движение, происходящее в обществе, смогла так быстро воспринять и отразить это.