Виталий Гладкий - Приключения-91

...Случайно у меня оказался этот кухонный нож с красиво отделанной ручкой для передачи на волю. С утра на всю зону загрохотал селектор и объявил, что будет травля тараканов, что все матрасы в свернутом виде следует вынести из секций на улицу. Я, чертыхаясь про себя, свернул матрас и вынес на улицу, положив нож в наволочку подушки, мне не страшен был шмон, даже если бы нож изъяли, и пошел для вывода в рабочую зону...

Каждый отряд строился в колонну по пять человек в ряд возле вахты, и контролеры, считая по пятеркам, пропускали отряд через вахту в рабочую зону. Дежурила смена контролеров, старшим в которой был прапорщик Пальчиков, самый виртуозный после смены Молдована сшибатель пятерок. Молдован, если дежурил в ночь, сам заносил блатным вино целыми канистрами по 10 литров, каждая канистра по 100 рублей. А во время съема с работы второй смены стоял на вахте, а его приятель по смене — контролер Слава Мотыль нюхал пьяных, как выражался Молдован. От кого пахло вином, тех Молдован заносил в список, где против фамилии «провинившихся» ставил черточку, это означало, что до конца его смены нужно принести пять рублей, тогда вместо черточки появится крестик, а на тех, кто предпочел крестику черточку, составлялся рапорт о задержании в нетрезвом состоянии и передавался отрядным, а это — ШИЗО или лишение личного свидания. Молдован имел знак «Заслуженный работник МВД». Я стучал на него раз десять бесполезно! С контролерами редко ссорятся.

...Я снял кепку и постукивал ею по ноге, ожидая, когда пойдет на вывод наш отряд. Пальчиков проходил мимо меня, по лицу его было видно, что он не в духе. Он остановился возле меня и, глядя поверх головы, процедил: «Ты, бычара, одень кепку, а то щас на вахте тренироваться заставлю, одевать и снимать...» Я со всей силы втер Пальчикову прямо в переносицу, тот взвизгнул и прокричал: «Смена, ко мне!..» Я подбежал к свернутому матрасу, выдернул из середины подушку, а из нее нож, прапорщики прыснули в сторону вахты, откуда через некоторое время вышел Стаc и, став на почтительное расстояние от меня, крикнул: «Отдай нож!» — «Да пошел ты...» — заорал я... Стаc удалился на вахту, в отдалении маячила группа контролеров, наблюдая за локалкой, где находился я...

«Неужели шеф не отмажет?.. Я ведь сделал это для поднятия своего качества в роли агента, для завоевания авторитета среди блатных...» — прокручивал я в голове. Сзади меня находилась глухая стена пожарки, слева — локалка другого отряда, справа — барак нашего, впереди — ворота локалки, выходящие на плац, где находились контролеры и созерцающая зона. В это время к железному забору со стороны другого отряда подбежал з/к и, кинув мне сверток, убежал обратно... Развернув сверток, я обнаружил в нем папиросу с травкой и 4 таблетки этаминала натрия. «Блатные...» — понял я и быстро кинул горькие таблетки в рот, проглотив вместе со слюной, после чего прикурил папиросу. В это время возле вахты появились солдаты в зеленых защитных жилетах и с длинными спецдубинками, их было пятеро, они, ни секунды не раздумывая, быстрыми шагами направились в мою сторону... Но меня уже охватила смелость, дарованная наркотиком. В это время из толпы з/к крикнули: «Делай себе что-нибудь, а то убьют!» «От пуповины спичечный коробок влево по животу и спичечный коробок вниз живота, жизненно важных органов не заденешь...» — вспомнил я. Быстро и хладнокровно, отмерив на животе нужное, я приставил острие ножа к этому месту и со всей силы ударил ладонью другой руки по рукоятке...

В больнице 398/19 г. Ростова я впервые и в полной мере почувствовал, что такое Авторитет. Восхищенные взгляды и готовность повиноваться во всем тех, кто был моложе меня по возрасту. Уважение с налетом зависти сверстников. Изучающая внимательность старших по возрасту и зоновскому стажу рецидивистов. И осторожная, с затаенным коварством корректность администрации плюс к этому вольная пища, деньги, водка, наркота.

Стаc наводил порядок круто и жестко. По ночам из ШИЗО выдергивали «борзых», и кабель «отплясывал» по спинам и почкам з/к, которого предварительно заключали в наручники и завязывали рот тряпкой, чтобы «не дрыгался и не верещал», как говорил режимник Беседин из ИТК-398/10. Жестокость вошла в норму. Били в контролерской, били в кабинете ДПНК, били и в оперчасти и в режимной части, били за нарушение режима и просто за злобный взгляд в сторону администрации. Не били лишь в кабинете хозяина, кабинет был за зоной, и в кабинете замполита, из него уводили бить в контролерскую, так как в кабинете было много агитационных, правовых застекленных стендов и книжных шкафов с работами Ленина, Маркса, Макаренко и прочих, так что бить в нем было просто неудобно... Жестокость, возведенная в ранг закона, который осуществляли люди в погонах, называя это исполнением долга, была принята уголовным миром как естественность и неизбежность бытия.

Такое ли это нормальное и естественное явление Жизнь? Есть в ней что-то незаконное, выпадающее за рамки нравственного, что-то угрожающее чему-то такому, что больше ее самой. Жизнь — это какая-то опасность, тайная злонамеренность против чего-то, необъяснимого — Высшего. Так поселилась во мне мысль, которая философствующей угодливостью оправдывала меня, мое гаденькое существование в той жизни, которая именуется ИТУ, то есть само ИТУ несет в себе потенциал этой мысли. Ненависть к ней... Эта ненависть проявляется в з/к своеобразно, прихотливо и неизбежно. Человек, переживший длительное время «исправления», может выглядеть на первый и даже последующий взгляд и добрым и оптимистом-жизнелюбом, может обладать энергичным даром преобразования жизни, но где-то там, в глубине, даже сам не зная об этом, он будет излучать ненависть к жизни, не говоря уже о тех, кто эту ненависть проявляет конкретно...

...Вены трудно резать только в первый раз, затем легче. Все, кто лежал на наре, лениво наблюдая и лениво отговаривая резавшегося, оживленно вскакивают и тарабанят в двери камеры, вызывая начальство и крича: «Довели, псы!.. Крови захотелось!.. Вызывай хозяина!.. Доктора давай! Человек умирает!..» В надежде на то, что будет хотя бы небольшое смягчение режима в ШИЗО, то есть рассадят людей посвободней в камеры, уберут заглушки с окон, если лето, или пустят отопление, если дело происходит зимой, да мало ли... Для пущего эффекта можно лужицу крови поднять за один край (венозная кровь сворачивается, и лужица от нее становится словно недопеченный блин. — А. Э.) и бросить оторвавшийся от этого «блина» кусок себе на лицо и размазать... Иногда начальство идет на уступки, не желая лишней канители, а иногда начинает раздавать по камерам лезвия, предлагая и горло самим себе перерезать. Вскрывшего вены вытаскивают в коридор из камеры, берут в наручники, слегка бьют, поставят на порез скобки и кидают в одиночку, добавив еще 15 суток ШИЗО за «членовредительство с целью уклонения от наказания». Тем не менее режут себе вены в ШИЗО и ПКТ довольно-таки часто.