Виктор Смирнов - Кто пятый?

— «На пушку» берете?

— С одиннадцати до четырех весь квартал был отключен, на электростанции устраняли аварию. Зачем вы говорите неправду, путаете меня? Вспомните все же, где вы находились той ночью?

Он выплевывает намокшую сигарету.

— Хорошо. Я действительно не был ночью дома. Но отвечать больше не собираюсь. Если считаете, что я виноват в чем-то, докажите. А я вовсе не обязан обосновывать собственную невиновность. Правильно я понимаю закон?

Он правильно понимает закон.

— Плохо, что вы не хотите помочь нам. Даже не знаю, как это расценить...

— Как хотите. Вам я не отвечу.

Жарков с ударением произносит «вам». К нему возвращается былая самоуверенность, и усмешка снова трогает углы большого, красивого рта. Во мне медленно, колючим ежастым клубком растет раздражение. Провожу кончиком языка по нёбу. Говорят, успокаивает.

— Очень жаль, — говорю я.

Пожалуй, не стоит настаивать и продолжать этот «разведдопрос». Пусть Жарков успокоится, а мы посмотрим, как он будет вести себя дальше.

Звонит телефон.

— Павел Иванович? Комаровский беспокоит. Я из ГАИ. Приходите...

В сумрачной комнатушке Комаровский вместе с начальником ГАИ колдует над картой, словно над шахматной доской.

— Посмотрите, какая получается картина, — говорит мне капитан.

Красные кружочки усыпали карту, будто конфетти.

— Нам пришлось поднять человек тридцать дружинников. Ну, и все ГАИ, разумеется. Опросили жителей этого участка, — капитан обводит ладонью добрую половину города. — Здесь кружочками я отметил, где проезжал в ночь с восьмого на девятое этот наш загадочный мотоциклист.

— Не обязательно этот.

— Возможно. Но скорее всего он. Видите, вот здесь улица Ямщицкая переходит в Полунинский тракт. Так вот, дворник, проживающий в доме сорок шесть по Ямщицкой, в половине первого видел мотоциклиста, мчавшегося к тракту. Мотоциклист этот вызвал подозрения у дворника, и он на всякий случай отметил точно время проезда. Скорость, заявляет дворник, была очень большой: «Как ошалелый». Кепка с козырьком, прикрывавшим лицо, темный плащ, перчатки. Показание Сащенко подтверждается.

Кружочки расположены на карте довольно беспорядочно, но все-таки проследить путь ночного гонщика можно. Возле дома Осеева, в радиусе полукилометра, кружочков нет. Остается предположить, что хозяин мотоцикла, если это был преступник, обладал достаточной осмотрительностью и оставил машину подальше от дома. Далее он пробирался скрытно.

— Дружинники и наши сотрудники успели опросить всех владельцев мотоциклов, — продолжает Комаровский. — В городе и районе. И никто не проезжал в первом часу ночи по Ямщицкой и Полунинскому тракту.

— Однако он проезжал. Показания дворника и Сащенко совпадают.

— Да, — соглашается капитан. — Я думаю, свидетельству Сащенко мы можем верить. Тем более установлено, что Сащенко действительно ранее никогда не был в Колодине.

Что ж, Сащенко можно исключить из «пятерки». Остается один Жарков; мы не знаем, где он был в ту ночь, куда выехал на ИЖе.

— Борис Михайлович, а что вы можете рассказать о Жаркове?

— Он у нас заметная фигура, местная знаменитость, — говорит капитан. — Человек он легковесный, любит успех, деньги, ресторанную жизнь. Все это, конечно, не повод для каких-либо серьезных подозрений, а связей с уголовным миром у него нет, ясное дело. Откровенно говоря, мне жаль Лену Самарину — в городе считают, что она невеста Жаркова, и не без оснований считают. Она девушка открытая, ясная, с чистым сердцем, привязалась к нему... А он обманывает ее, обижает, хотя, как Дмитрий Иванович говорит, в трудную минуту всегда ищет у нее помощи, поддержки — и моральной и финансовой. Вот такая петрушка... Я ведь Ленку хорошо знаю, да и вы, Павел Иванович, тоже.

Капитан, вздохнув, испытующе смотрит на меня. Очевидно, наша встреча с Ленкой в ресторане и таежное путешествие не прошли незамеченными для Колодина.

— А вчера Жаркова видели вместе с дочерью Осеева, — как бы невзначай бросает Комаровский. — Я не знал, что они знакомы.

Вот как, чемпион, вы успеваете всюду! Я листаю блокнот. Три сорок восемь, телефон химкомбината. Они должны знать, где находится Осеева.

Дочь инженера Осеева заметно осунулась с тех пор, как я видел ее, глаза тусклые, обращенные внутрь. Чуть приметная гримаса раздражения на лице.

Завтра похороны. Будет долгий, нескончаемый путь на Мольку, где в защищенном от ветров распадке приютилось кладбище. Старушки в платочках будут бросать с машин еловые ветки, угощать «панафидкой». Для них, старушек, хоть и горький, но привычный ритуал, для Осеевых ни с чем не сравнимая боль.

Я только вношу лишнее беспокойство в эти суетные черные дни — словно лишняя бумажка в той канцелярской волоките, которой мы окружаем уход человека из жизни...

Сверстники — физики, летчики, геологи, здоровые, веселые хлопцы, — понимаете ли вы подлинную тяжесть грубого милицейского дела?

— Скажите, вы хорошо знаете Жаркова?

Она отвечает бесстрастным, глухим голосом:

— Мы познакомились случайно, когда я приезжала в Колодин.

Она даже не спрашивает, почему меня интересует Жарков. Ей все равно.

— Вам не трудно вспомнить, как произошло знакомство?

— Он подошел ко мне как-то... в магазине. Сказал, что знает отца. Помог донести домой покупки.

Даже сейчас, с лицом, серым от бессонницы и волнений, она очень красива. Так выглядят монашенки на картинах Нестерова. Отрешенная, почти бестелесная красота.

— Жарков бывал у вас дома?

— Нет. Он провожал меня, случалось, но не заходил.

— Как вы открывали дверь? Ключом?

— Я просто стучала в окно.

— И отец тотчас же открывал, даже в поздний час?

— Отец знал мой стук.

— Условный?

— Да, пожалуй. Он ведь был радистом в армии. Ну, а я телеграфистка. Морзянке он меня выучил еще в детстве.

— Что же вы выстукивали?

— Да так, глупость... Три точки, три тире, три точки.

Сигнал «SOS». Наверно, еще девчонкой она придумала это. Возвращалась со школьного вечера и простучала в окно три точки, три тире, три точки. Было морозно, она зябла в легких туфельках и подала сигнал о помощи. И с тех пор отец всегда ждал, когда раздастся знакомый стук. Он ждал и в последние дни...

— Жарков, наверно, шутил по поводу этого сигнала «SOS»?

— Да, он сказал: «Остроумно придумано».

— Жарков знал, что вы должны были снова приехать к отцу?

— Да. Я писала, что буду на днях, и просила достать машину, чтобы помочь отцу перевезти мебель.

До Осеевой так и не доходит смысл вопросов, она полностью отключена от моих забот. Мы с ней существуем сейчас в разных измерениях времени.