Николай Коротеев - Огненная западня

— Удивительно, — усмехнулся Дзолодо.

— Поешь. И ложись спать. Я разбужу тебя. — Нет. Я их подожду.

Дзолодо согрелся, поел, и пережитое напряжение и волнение сломили его. Он стал клевать носом, вздрагивал, крутил головой, отгоняя дрему, по напрасно. Косых накрыл его ватником.

Некоторое время Антон сидел у костра, прислушивался к неровному дыханию спящего. Дзолодо, видимо, снилась жуть. Он ворочался, метался, вскрикивал. Косых, кряхтя, поднимался, поправлял ватник. Потом Дзолодо крепко заснул. Дыхание стало ровным, он лежал тихо. Тогда Косых отправился к реке и зажег у самого уреза воды большой костер, который можно было увидеть далеко в ущелье. Он поступил так на всякий случай, уверенный, что Тимофей догадается подождать утра.

«Этот упрямый, — рассуждал Косых, припоминая свою встречу с Тимофеем, — этого не сломишь, коли он догадался переждать ночь где-нибудь в заводи. Правда, девчонка, которая с ними… Но Тимофея не согнешь. Он на своем настоит. Молодец, ничего не скажешь…»

— Уходить надо вниз. Быстрее быстрого, — сказал Косых и по очереди оглядел четверых у костра.

Марина рассеянно тыкала прутиком в угли, сбивая пепел. Изредка она вздрагивала, словно вместе с докучливой мошкой отгоняла какие-то тяжелые, будто валуны, мысли.

Когда они засветло причалили к берегу, Тимофей и Петр буквально вытащили Марину из лодки. Она не хотела выходить. Она плакала и умоляла ребят идти дальше вниз по реке и искать хотя бы труп Дзолодо. В первые мгновения она не верила Косых, что Дзолодо спокойно спит у костра, живой и здоровый. Потом бросилась к нему, обняла спящего и расплакалась еще пуще.

Дзолодо широко открытыми глазами отрешенно глядел в огонь. Он словно опять и опять переживал свое ночное плавание на выворотне. Косых знал такие случаи. Порой парашютисты-пожарники попадали в очень сложные условия, чудом выбирались из огня, но потом оказывалось, что нервное напряжение в минуты опасности словно выжимало их. Люди становились безвольными. Их можно было взять за руку и вести куда угодно, хоть снова в огонь, — сопротивляться они были уже не в силах.

Мрачный Тимофей постукивал молотком и, позвякивая гаечным ключом, разбирал мотор. Он придирчиво рассматривал каждую деталь. Искореженные, изломанные он с силой отбрасывал в сторону реки.

Только Петр, услыхав сказанное — Косых, настороженно поднял голову:

— Зачем же вы вернули нас? Мы проскочили бы каньон и ушли от огня в верховья.

— Из огня, да в полымя… — сказал Косых. — Посмотри на реку. Видишь, сколько дохлой рыбы плывет с верховьев? Там пожар так плотно перекрыл русло, что вода только что не кипит.

— А идти вниз легче?

— Легче… Ничуть не легче. Но там можно вырваться в Низовое. Оно вроде еще не горит. Там люди.

Тимофей швырнул в сторону реки очередную железяку и сказал:

— Я знаю, почему вы так торопитесь…

Косых помолчал, затем проговорил, обращаясь к Петру:

— Ветер переменился. Теперь он погонит пожар с верховьев Лосиной вниз. Огонь придет сюда завтра днем. Может быть, к вечеру.

— Что ж, он эти скалы жечь станет?

— Тут такая круговерть будет… Можно задохнуться.

— Ладно, — согласился без всякого энтузиазма Петр. — Вам виднее. За тем сюда и прыгали. Вниз так вниз.

— Совсем не за тем… — проговорил Тимофей. — Совсем не за тем… А, да все равно…

Сборы были недолгими и печальными.

Вместо руля на корму лодки приспособил грубо вытесанное из лиственницы прав ло.

Марина командовала Тимофеем, который укладывал в лодку пожитки, а Петр сидел на галечнике и лениво, без интереса перебирал собранную им за время путешествия геологическую коллекцию.

— Все напрасно…

Он проговорил это апатично, и в голосе его звучала безнадежность побежденного.

— Почему же? — спросил Косых. Его мало интересовала коллекция, собранная Петром, ему мало было дела до того, напрасно или не напрасно собрал Петр эти камни. Антон преследовал другую цель. Ему хотелось втянуть Петра в разговор. Командор как-то странно отнесся к обвинению Косых: будто и не слышал.

— Неоконченная работа хуже неначатой…

— Ну, это не всегда, — снисходительно заметил Косых, желая поддержать разговор. — Да и кто помешал вам? Пожар?

— Вернее, вы.

— Я?

— Вы. Когда заставили нас вернуться из каньона. В верховьях за ущельем я должен был взять последние шлихи. Если бы я их взял…

— Ну, и что бы тогда?

— Тогда, возможно, мне принадлежала бы честь открытия месторождения олова.

— Геологи, значит, проморгали, а вы открыли… — Косых не понравилось тщеславие, с которым Петр проговорил последнюю фразу.

— Зачем вы так… — поморщился Петр. — Никто ничего не проморгал. Просто меня попросили в геологическом управлении проверить, насколько далеко простирается распространение по реке Лосиной моллюска Мидендорфа. Это окаменелый ископаемый рачок. Обычно он встречается в тех местах, где на поверхность выходят древние свинцовые руды.

К ним подошел Тимофей и сказал:

— Послушай, командор: либо клади свои камни в лодку, либо выбрасывай. Их вниз положить нужно. Хороший балласт.

— Да, да, — заторопился Петр, удивившись резкому тону Тимофея. — Ты чего рычишь? — спросил он у Тимофея, укладывая коллекцию на дно.

— А чего ты лебезишь перед ним? Прощенье хочешь заработать?

— Я?

— Ты! Еще ему надо доказать, что мы виноваты. Ловкий какой! Прыг — и идемте в милицию. Мало ли что Дзолодо видел. Померещилось, может, ему. А ты сразу и скис.

— Я?

— Не я же. Пусть докажет!

— Правильно, — сказала Марина. — Только кипятиться ни к чему. Вот и все.

Наконец лодку нагрузили, столкнули в воду, потом все расселись, и лодка, подхваченная течением, поплыла вниз.

Как-то уж само по себе, приказывать стал Тимофей, и все слушались его. А Петр, нахохлившись, сидел на дне лодки и, видимо, воображал себя обвиняемым на суде.

Плыли долго, и плыли молча.

Каждый думал о себе и о своем.

Мимо тянулись спокойные, пока не тронутые пожаром берега. Лишь постоянный запах гари, к которому невозможно было привыкнуть, да сизый полог, затянувший небо, явственно напоминали о том, что впереди их ждет стена огня, через которую предстояло прорваться.

По реке, зачастую обгоняя лодку, плыла брюхом вверх снулая рыба. То вблизи, то поодаль мелькало в рыжем мутном потоке белое брюхо. Изредка уносилось течением погибшее животное — жертва пожара. Все это убеждало: в верховьях Лосиной разыгрывается таежная трагедия — огонь наглухо перекрыл реку, и звери, которые пытались спастись в воде, не нашли в ней защиты от пала.