Виктор Вучетич - Передайте в «Центр»

Но врач молчал. Только пальцы его выбивали барабанную дробь на крышке стола. Пауза длилась довольно долго.

— К великому сожалению, друзья мои, отдельным помещением я располагать не могу, сами видите, как живем. Вот рассортируем раненых и больных — станет полегче А пока… — он развел руки в стороны. — Вашу больную я смотрел. Она действительно больна, но у нее не воспаление легких, как я предположил. У нее сильная простуда плюс депрессия, теперь я, кажется, понимаю ее причину, плюс легкая травма черепа. Все, вместе взятое, и дало такую реакцию. Она у нас, по-моему, четвертый день, температура спала довольно быстро, если до утра будет все в норме, завтра я разрешу вам. Но только после осмотра. Это категорически. Делайте со мной что хотите, но перевозить ее сейчас не позволю. Все понимаю, но не разрешу… Впрочем, если вы боитесь каких-то непредвиденных случайностей, сидите себе у палаты и караульте на здоровье. Лучше, если об этом никто знать не будет. Могу временно, на сутки, зачислить санитаром.

— Простите, — вмешался Рогов, — а нельзя как-то на это время отпустить отдохнуть вашу Прасковью Васильевну? Она нас видела, и мы, честно говоря, побаиваемся за ее язычок. Она ведь может для поддержки, так сказать, тонуса больной проболтаться о нашем посещении…

— А вы-то чем рискуете? Ну, предположим, скажет ей — и что? Она же не встанет с постели. Значит, и не убежит никуда. Впрочем, минутку… Кажется, я смогу вам кое в чем помочь. Мы сегодня отправляем в тыл эшелон с частью тяжело раненных и, возможно, удастся освободить местечко внизу. Я пойду посмотрю. А то здесь, действительно, вы правы, как на вокзале…

Пока доктор ходил выяснять, когда будут отправлены раненые и скоро ли придут за ними машины, Дзукаев с Роговым успели обсудить, как обеспечить охрану Бариновой, с тем чтобы завтра, если это будет возможно, прямо с утра начать ее допрос. Здесь, в госпитале, и начать, раз доктор такой неуступчивый.

Начальник госпиталя все не возвращался. Рогов ерзал, вздыхал, наконец не выдержал:

— Иван Исмайлсвич, можно я на минутку выскочу покурить? Тут не разрешают, а я просто замотался, закрутился, с утра ни одной затяжки. Можно, а?

— Иди, — улыбнулся Дзукаев.

Рогов открыл дверь, и его тут же словно отбросило к стене.

— Гляди! — сдавленным шепотом вскрикнул он, ткнув пальцем в коридор.

Дзукаев вскочил. Через распахнутую дверь он увидел, как по коридору, заботливо поддерживаемая тетей Пашей, медленно удалялась высокая женщина с перебинтованной головой, в длинном сером халате.

В несколько сумасшедших прыжков они догнали иду­щих. Женщина резко обернулась и как-то затравленно съежилась, сразу стала меньше ростом. Рогов немедленно преградил ей путь на лестницу, а Дзукаев приблизился вплотную и, сдерживая рвущееся из груди сердце, выдавил только одно слово:

— Далеко?

— Ох, и напугали! — мелко закрестилась тетя Паша. К ней быстро вернулась привычная болтливость. — Какой тут далеко. В тувалет мы… Экие вы — мужики сторожкие! И чего пугаете? Я сказала Анечке, что к ней гости припожаловали, так она и попросила свести ее в тувалет, в порядок себя привесть. Неужто не понятно? Ну, не удержалась я, сказала, казните, я ж добра ей хочу…

Женщина скривила лицо и брезгливо вытащила свой локоть из цепких пальцев тети Паши.

— Что здесь происходит? — Дзукаев увидел разгневанное лицо поднимающегося по лестнице начальника госпиталя. — Я же приказал ее не тревожить! Вы ответите за свое самоуправство!

— Спокойно, доктор! — Дзукаеву этот гнев показался почему-то комичным. — Вашу больную никто не беспокоил. Клянусь честью. Мы даже не выходили из вашего кабинета. Просто выглянули случайно в коридор и обнаружили такую картину. Вы говорили — лежачая? Оказывается, она совсем ходячая!

— Вы зачем встали? — загремел доктор, но гнев его бьп обращен на санитарку.

— Дак в тувалет же, я говорю, — словно обрадовалась она подоспевшей вовремя поддержке. — А они, вишь, не пустили. Лексей Митрич, голубь, скажи ты им…

Дзукаев в упор, жестко посмотрел в глаза доктору, и тот смешался, отвернулся и буркнул:

— Я не разрешал вставать. И вы это знаете, Прасковья Васильевна… и вы… больная… Впрочем, теперь…

— А теперь, Алексей Дмитриевич, разрешите мне, — вмешался Дзукаев. — Я замечаю, что вы в состоянии передвигаться, Анна Ивановна. Я правильно вас назвал, гражданка Баринова? Так? — он требовательно посмотрел на санитарку.

— Так, истинно так, — закивала тетя Паша. — Анечка это. Как же не знать ее, голубку?..

— Ну так вот. Считаю, раз ваше состояние теперь не внушает опасения доктору… Не внушает, доктор?

Начальник госпиталя неопределенно пожал плечами и махнул рукой.

— …то мы имеем все основания предложить вам привести себя в порядок в другом месте. Лейтенант, — кивнул он Рогову, — помогите санитарке доставить сюда вещи Бариновой. Извините, доктор, но Прасковью Васильевну мы тоже вынуждены пригласить с собой. Разберемся и тогда поставим вас в известность. Пусть она поможет ей одеться. Мы отвернемся.

Дзукаев взял врача за локоть, спустился с ним на несколько ступенек и, жестко сузив глаза, процедил сквозь зубы:

— Алексей Дмитриевич, теперь-то вы понимаете, что могло случиться? Ведь я только что говорил вам об этом.

— Помилуй бог, неужели вы думаете, что я?.. — искренне испугался врач.

— Успокойтесь, вам я верю. Да и не ушла б она от нас далеко… Давайте, доктор, только абсолютно честно, как ее состояние? Мы ведь, сами догадываетесь, не о любви с ней будем беседовать…

Начальник госпиталя поиграл своими лохматыми бровями, морща и расправляя лоб, погладил ладонью темя, искоса наблюдая за движениями одевающейся Бариновой, и утвердительно качнул головой.

— Думаю, выдержит. Реакция нормальная… Конечно, возможны и срывы… Я сейчас принесу вам лекарство, можете ей дать, это общеукрепляющее, никакого вреда…

И вот они снова собрались в комнате, ставшей им почти родной. Дзукаев, Дубинский, Рогов… Не было Бурко — он обживался на новом месте, куда, если все пройдет по намеченному плану, они смогут перебраться уже завтра…

Сейчас приведут Баринову.

Сразу по прибытии Дзукаев тщательно проинструктировал Татьяну, и та, под руководством Виктора Дубинского, старательно обыскала Баринову, но ничего, никаких острых — режущих, колющих предметов, никаких докумен­тов или других бумаг у нее не обнаружили. Теперь арестованная приводит себя в порядок, а в дверях ее сторожит Коновалов, глубоко переживающий гибель своего друга — Одинцова.