Галина Черкасова - Абстрактный мир. Трилогия (СИ)

Алтаннат отстранилась от скалы и, пройдя мимо брата, замерла в паре шагов за его спиной.

— Ты едешь на Прэн, в университет Миротворцев? — холодно спросила она.

— Да, я хочу в совершенстве овладеть магией, — Азар ответил спокойно, без тени напряжения, ни интонацией, ни движением не выдав, насколько опасным ему представлялось беседа с наемницей, притаившейся у него за спиной.

— Бессмысленная затея, — презрительно фыркнув, отозвалась Алтаннат. — Три года под копыта бизона. Или снова воля отца? Отослать любимого сына подальше, чтобы его, не дай предки, не задела шальная пуля.

— Отец хотел, чтобы я поступил в орден.

— Теперь он этого не хочет.

— Это только мое решение, — если сестра решит прикончить его, последним, что он увидит, будет вершина скалы предков. Как символично.

— Ты сам-то хочешь стать миротворцем?

— Прэн — это не только миротворцы, — глухо бросил он, опуская голову. — Это…

— Ну да, конечно, как я могла забыть, — резко перебила его сестра. — Свобода от клана! От традиций! Вы с Терзумом провели там всё детство, когда я…

— Когда ты взрывала эльфийские города.

Алтаннат зло расхохоталась, и скала предков отозвалась свирепым эхом, разнеся смех по долине. Азар приготовился к удару, но ничего не произошло.

— Помни, никогда не подниму я руки на брата. Придет время — и ты поймешь, — он резко обернулся, но нож, просвистев в воздухе, вонзился в землю у самых его ног. Алтаннат и след простыл, только ветер еще носил среди гор её голос.

Пора бы разучиться плакать.

Отец ненавидел истерики, а слезы доводили его до бешенства.

Сейчас мне ничего так не хотелось, как вскочить с дивана и, сломя голову, броситься в комнату, но разговор был не окончен, и подобное неуважение вполне могло грозить выбитой дверью.

Отец стоял у окна, повернувшись ко мне спиной, и созерцал свое главное, как он считал, жизненное достижение — идеальную лужайку перед домом.

Гребаная трава, всю жизнь мечтала её спалить.

На журнальном столике тикали старые, спешащие на пять минут, часы в виде божьей коровки с длинными усиками-антеннами, которые покачивались из стороны в сторону из-за сквозняка, гулявшего по комнате. Часы когда-то давно купила мама в подарок отцу. Я помню, он долго разглядывал божью коровку, а потом бросил её к ногам жены, поджав губы.

— У тебя нет ни вкуса, ни ума, — жестко сказал он, наблюдая, как женщина поднимает игрушку.

— Прости, я думала развеселить тебя, — ответила мать, бледнея.

— Мам, отдай мне! — я выскочила из-за дивана, где пряталась весь их разговор, и, выхватив часы из рук матери, прижала их к груди. — Они будут моими.

Позже, когда мамы не стало, и мой брат Джеф перебрался с чердака в большую комнату, он забрал часы себе и использовал их как будильник. Мысли о брате вернули в действительность — нужно во что бы то ни стало дождаться его возвращения с работы. Отца ему не переубедить, но хотя бы успокоить старого маразматика он всё-таки попытается.

А папаша, между тем, уже успел свалить вазу, едва не сломал столешницу и сейчас достиг того состояния ярости, которого я опасалась больше всего: он побуянил, но ещё не перешел к оскорблениям. Замерев у окна, он подбирал слова, обдумывая, как бы побольнее уколоть и унизить меня. Он будет говорить о матери, о её никчемности и слабохарактерности, о том, что я как две капли воды на неё похожа и меня ждет такой же бесславный конец.

Наконец отец обернулся. Около моей правой руки лежал скомканный конверт, из которого торчала оранжевая пластиковая карта с заветным номером. Я проследила за взглядом отца, и, не сдержавшись, всхлипнула, но тут же притихла, с опаской глядя на родителя.

Он подошел ко мне, а я инстинктивно сжалась и опустила голову.

— Отдай мне конверт, — произнес он довольно спокойно, чем немало удивил меня. — Просто отдай и всё. Я тебя не трону, если отдашь. Ноги Тейеров не будет в этом гадюшнике.

Я посмотрела на часы — схватить бы их и запустить в его пустую башку.

Интересно, что он тогда сделает? Убьет?

— Ты вынуждаешь меня…

— Что здесь происходит? — я вскинула голову и с нескрываемой радостью уставилась на застывшего в дверях брата.

Отец удивился его раннему приходу, и даже как-то растерялся.

— Обсуждаем будущее Антеи, — после секундного замешательства отозвался он, скрещивая руки на груди. — Даю ей отцовские наставления.

— Да? — Джеф шагнул вперед и замер между нами. Я оказалась по его правую руку, отец — по левую. — А что же Анти вся на нервах?

— Я перед тобой отчитываться не обязан, — прорычал отец, возвращаясь в образ. — Вали-ка к себе.

Джеф выпрямился, и я, взглянув на брата, впервые заметила, что он выше и крупнее отца. Одетый в рабочую рубашку, взъерошенный и потный, он напомнил мне молодого задиристого быка, который пару дней назад снес ограду на соседской ферме и до ночи носился по улицам, бодая машины и почтовые ящики, топча клумбы.

«Лишь раз почуяв свободу, запаха её уже на забудешь», — сказал брат, когда мы, сидя на чердаке и жуя бутерброды с сухой колбаской, наблюдали за бешеным быком.

Я отвела взгляд. Что-то в голосе брата подсказывало мне, что вечер будет долгим.

— С какой стати? — Джеф почесал грудь, зевнув, прошел мимо меня и завалился на диван, аккурат на мой конверт. — Опа, что это? — Он рванул бумагу из-под ноги.

Я уставилась на Джефа, а тот дерзко подмигнул мне.

Бык сломал ограду, теперь он начнет бодаться.

— Ты, щенок, поднял свою задницу и утек отсюда, — отец ткнул пальцем сначала в Джефа, потом на дверь. — Пошел вон, дерьмо собачье.

Брат, быстро ознакомившись с содержимым конверта, протянул его мне.

— Поздравляю, Антея. Когда едешь? — спросил он, улыбаясь и напрочь игнорируя отца.

Тому подобное неуважение совсем не понравилось, и он, грязно выругавшись, потянулся за конвертом, но я успела выхватить его из рук Джефа и прижать к себе. Родитель, вцепившись мне в плечо, с силой тряхнул.

— Отдай конверт! — рявкнул он.

— Пусти её, — с угрозой в голосе произнес Джеф.

Я лишь крепче сжала письмо.

— Что?! — отец обернулся к сыну, вытаращив глаза. — Ты мне указывать будешь, песий кал?

— Да, буду, — Джеф поднялся. — Я работаю, я вас кормлю, я содержу дом, и я имею право принимать решения. Усек?

— Да как ты… — отец отпустил меня и выпрямился, не сводя глаз с сына.