Сергей Заяицкий - Внук золотого короля

— Мама есть, а папа помер. Есть отчим...

— От... отцим. Гм... Тебе сколько лет?

— Пятнадцать...

— Ти?..

Бритый человек хотел что-то сказать, но задумался.

— Ти... хочешь быть...

Он опять задумался. Потом вдруг спросил:

— А кто твой от... отчий?

— Отчим? Да он в общем сортировщик... Материи сортирует.

— Ты бедный?

Клейменый недоуменно повел носом.

— Теперь какие же богачи! Вот, с голоду не умер.

— Я хочит знать, где ти живешь.

— Да вон там... В Лесном... пятый номер дом.

Незнакомец вынул из кармана чудесную зеленую записную книжку и каким-то необыкновенным карандашиком записал адрес.

— А вам все это на что? — с некоторым смущением решился спросить Володя.

— Ти не пойся. Я тебе не шелаю зло. О, нет! Я добрый.

Он как-то не очень искренно улыбнулся и потрепал Володю по плечу. Рука у него была худая и длинная, но твердая как железо.

Затем он повернулся и пошел к автомобилю.

Володя видел, как, сев в него, он что-то горячо стал говорить своему спутнику.

Машина тронулась. Бритый человек помахал Володе рукою в знак прощания.

Володя постарался как можно любезнее кивнуть головою.

Блестящий вид автомобиля и его седоков поразил его.

— Ну и ну! — пробормотал он. — Заграничные граждане.

Васька, исподлобья наблюдавший издалека всю эту сцену, видимо, томился любопытством.

— Володька, — крикнул он, с осторожностью подходя, — давай мириться! Это кто ж такой был?

Володя почувствовал, что момент его полного торжества наступил.

Он засунул руки в карманы, подергал носом и сказал с самым равнодушным видом.

— Так это... человек один знакомый.

И, доконав этим ответом Ваську, отправился домой, раздумывая об удивительной встрече, а в особенности о поразившей его записной книжке.

«Вот бы мне такую!» — думал он.

Идя домой, Володя невольно все больше и больше замедлял шаги.

Дома его не ждало ничего хорошего, и ему всегда хотелось по возможности оттянуть момент своего возвращения. Отчим ненавидел Володю, а мать была добрая, но такая бесхарактерная женщина, что никак не могла заступиться за сына. Да она и боялась своего мужа, который не только ругал ее с утра до вечера, но даже иногда пускал в ход кулаки. Володя не раз думал о том, как бы удрать из дому, а главное — куда удрать. Но вопрос этот был неразрешим.

Приключение с иностранцами улетучивалось из памяти, чем ближе Володя подходил к дому. Когда он дошел наконец до двери и позвонил три раза, он уже не мог ни о чем думать, кроме как о предстоящем свидании с отчимом. Тот, наверное, напустится на него за то, что Володя опоздал к обеду. Сам отчим хотя и не отличался аккуратностью, но от других требовал ее с необыкновенным ожесточением.

Отпер один из жильцов (они жили в густо заселенной квартире большого кирпичного дома); его отчим и мать сидели за столом и обедали.

— Ну, вот и твой дармоед пришел, — сказал отчим, злобно поглядев на Володю. — Нахулиганился вдоволь, теперь пожрать надо. Житье!

Он был человек лет тридцати пяти, с глупым лицом, напоминающим слегка злую собачью морду. Звали его Петр Иванович Улиткин.

Володина мать, робкая и смирная женщина, с некоторой тоской поглядела на Володю и покачала головой.

— Все опаздываешь.

— А что ж ему не опаздывать! Знает, что все равно ему жрать дадут. Дармоед и есть дармоед.

— Вы не волнуйтесь, — сказал Володя, — я есть не буду.

— Как так не будешь?

— А вот очень даже просто.

— Это что ж, ты мне, что ли, в пику?.. Вот, мол, подыхаю с голоду... Так, что ли?

— Не так, а вот не буду есть. Не хочу.

— А я тебе говорю: ешь!

— Не желаю!

— Ешь, сукин сын!

Володя ничего не ответил, а взяв с подоконника потрепанную книжку, принялся читать.

— А, ты так!

Петр Иванович вскочил, вырвал у него из рук книжку и швырнул ее в окно.

Володя побледнел и сжал кулаки, но мать, словно догадавшись о его намерениях, встала между ними.

— Что ты, Петя? — сказала она мужу. — Тебе вредно волноваться.

— Да уж загонит меня в гроб твое отродье. Ну... ешь.

Володя сделал движение к двери.

— Куда?

— Книжку-то надо поднять.

Мать махнула рукой.

— Я схожу. Ты уж садись.

Она вышла.

Володя, нахмурившись, сел за стол и взял ложку. Но есть ему было противно, хотя и хотелось после купания.

— Его, верзилу, кормят, одевают, обувают, — сказал Петр Иванович, — а он еще сцены закатывает... Приводит в раздражение. Да ведь мне стоит слово сказать, и духу твоего здесь не будет... Я и тебе и матери твоей благодетель. Дармоед... Ученый какой. Школу кончать...

Он выпил большую рюмку водки.

— Ну, а она где шатается? Тоже одна порода! Марья!

Володина мать принесла книгу и положила ее на стол.

— Тебе кто велел книгу приносить?

Та робко уставилась на мужа.

— Мальчишки бы, пожалуй, утащили... она ведь рубль стоит.

— А... рубль стоит?...

Он взял и снова швырнул в окно книжку.

— А кто позволил за нее рубль платить? Кто позволил? Твои деньги?

— Мои... это из тех, что я за белье получила... Помнишь, шила...

— Все равно... кто здесь хозяин, я или ты?

— Да что ты, Петя?

— Молчать! Говори, кто хозяин!..

— Ну, ты...

— Да, я! Так ты это и знай и помни... Дура этакая!

Володя вскочил.

— Вы не смейте так ругаться!

— Что-о?

— Володечка, — закричала мать, — милый, что ты!..

— Да, не смейте так руга...

Он не договорил, ибо Петр Иванович нанес ему здоровый удар кулаком прямо по челюсти.

Очевидно, это был день крупных сражений.

Володя ответил ударом наотмашь и от этого удара Петр Иванович вдруг скрючился, схватился за живот и заорал:

— Убил! Убил!

Марья кинулась к нему.

— Петенька! Голубчик!

И, обернувшись к Володе, сказала с упреком:

— Ах, что наделал, душегубец!

Но у Володи еще сильно горела челюсть, и ему было не до жалости.

Он сердито посмотрел на мать, махнул рукой и вышел.

— И чтоб духу твоего!.. Чтоб духу не было!.. — орал Петр Иванович.

Володя пошел на грязный, раскаленный двор, где ребята играли в чижика и, не зная, что делать, направился к воротам.

«Ни за что не вернусь», — думал он. И тут же с болью в сердце подумал, что ему деться некуда.

Он даже плюнул, до такой степени противно ему было это сознание.

Какой-то карапуз, пробегая мимо него, прошепелявил:

— Клейменый!

Он легонько дал ему по затылку и мрачно вышел на улицу.