Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

Трегубов пропустил намек мимо ушей или просто не заметил его. Сказал, пристально глядя на Левицкого:

— Только что дежурному по управлению звонил профессор Янышевский. Это, — пояснил он, — какая–то лингвистическая знаменитость, человек с европейским именем… Но не в этом дело. Говорит, что сегодня ночью работники госбезопасности забыли у него ордер на обыск. Забрали какой–то чемодан, а ордер забыли… Кстати, профессор живет на Самборской!

Левицкий на секунду закрыл глаза.

— Может, милиция? — спросил он.

— Прокуратура не выдавала ордер.

— Любопытно… Мы едем к профессору?

— Да.

— Как его имя и отчество?

— А бог его знает…

— Можно уточнить?

Трегубов положил руку на плечо шофера.

— Остановись возле телефона! — приказал он. — Леша, позвони в университет.

— Борис Вадимович… — сообщил порученец через несколько минут.

— Зачем вам его имя? — пожал плечами Трегубов, когда тронулись. — Не все ли равно?

— Человек с европейским именем — это вы сами сказали, профессор университета. Ему будет приятно, если мы станем называть его неофициально. Между прочим, я и дворника называю по имени и отчеству…

Трегубов с удивлением посмотрел на Левицкого, но спорить не стал…

— Приехали… — Порученец показал на красивый особняк, обвитый плющом.

Теперь родственница не рассматривала посетителей в глазок, а открыла, как только порученец позвонил. Проводила в кабинет. Профессор стоял у стола, как и ночью, только теперь на нем был не халат, а темный костюм, накрахмаленная сорочка с галстуком. Поклонился посетителям, приглашая сесть, и сам сел, положив руки на стол, старческие руки с узлами вен и дряблой кожей.

— Я — начальник областного управления государственной безопасности, — представился Трегубов, предъявив удостоверение. — Полковник Левицкий из министерства…

Янышевский внимательно посмотрел на удостоверение, вынул из ящика стола бумагу, протянул Трегубову:

— Вам знаком этот документ?

Трегубов посмотрел, передал Левицкому.

— Фальшивка, — констатировал тот. — К тому же очень неуклюже подделана.

— Я не специалист по криминалистике, — сухо сказал профессор, — и я не должен толковать документы. Не кажется ли вам, что это ваша обязанность?

Трегубов покраснел. Левицкий взял инициативу в свои руки.

— Ваше замечание справедливо, Борис Вадимович, наши органы для того и созданы, чтобы охранять честных людей от врагов и мерзавцев. Но ситуация сейчас такова, что требуется ваша помощь. Не сможете ли вы подробно рассказать о том, что произошло здесь сегодня ночью?

Профессор сидел прямо, смотрел перед собой, и его волнение проявлялось лишь в том, что он слегка похлопывал ладонями по полированной поверхности стола.

— В начале пятого меня разбудила родственница, которая ведет наше хозяйство. — Профессор говорил так, будто читал лекцию в университете: ни к кому лично не обращаясь. — Сказала, что пришли из госбезопасности, я велел впустить. Вошли трое, двое в штатском, третий в военной форме с пистолетом, в кобуре. Предъявили этот ордер на обыск и поинтересовались чемоданом, который полгода назад оставил на хранение сын моего покойного коллеги Северин Воробкевич. Вели себя вежливо, оснований для сомнений у меня не было, поэтому я и отдал чемодан. Вот, собственно, и все.

— Вас не удивило, что полгода никто не приходил за чемоданом? — быстро спросил Трегубов.

Профессор впервые посмотрел на него:

— У меня много своих дел, и я забыл о чемодане.

— И не поинтересовались его содержимым?

— Не имею привычки рыться в чужих вещах.

Разговор начинал приобретать нежелательный характер, и Левицкий решил вмешаться.

— Прошу извинить, Борис Вадимович, — повернулся он к профессору, насколько позволяло кресло, — я хотел задать вам еще один вопрос. Вы — единственный человек, который видел этих людей и может описать их приметы. Речь идет о задержании государственных преступников, которые, кстати, подозреваются в убийстве двух беззащитных женщин. И кто знает, что еще они могут натворить!

— Любопытно, — встрепенулся профессор, — я бы никогда не принял их за бандитов. Производили впечатление интеллигентных людей. Хотя, — задумался он, — разговаривал со мной только один. Седой, высокого роста, с правильными чертами лица, я бы сказал, римский профиль. Несколько сутулый. На нем был темно–синий костюм. Я бы дал ему лет пятьдесят или несколько меньше. Второй… — он потер лоб, — нет, я его не запомнил… Лысый и, кажется, курносый. Лет сорока. И третий — в военной форме, совсем юный. Помню только, что розовощекий и белокурый…

— А чемодан? Какой он?

Профессор пальцем начертил на столе прямоугольник.

— Приблизительно такого размера, желтый, под крокодилову кожу.

— Извините за вторжение, — встал Левицкий.

Профессор сказал все, и вряд ли был смысл еще расспрашивать его.

Ехали молча, не очень довольные друг другом. Первым нарушил молчание Левицкий — работа прежде всего. Предложив Трегубову папиросу, пожаловался:

— Они обошли нас на повороте в прямом и в переносном смысле слова. Дела скверные, и я не знаю, что доложить генералу Роговцеву…

— Но ведь, — оживился Трегубов, — теперь мы знаем их приметы — это раз. Знаем, какой чемодан, — два! Наконец, теперь точно знаем, что проклятый чемодан в их руках, а не между небом и землей. Все же сдвинулись с мертвой точки.

— Прибавьте еще: установили, откуда они приехали в город, — сказал Левицкий. — Думаю, и возвращаться будут тем же путем. Это также весомый фактор.

— Значит, для пессимизма оснований нет! — засмеялся Трегубов.

Полдня отсыпались и собрались на обед заспанные и вялые. Только Сливинский был выбрит, в свежей сорочке и хотя не в новом, но еще приличном светлом костюме. Он распорядился:

— Одежду, в которой ездили, отдайте Яреме Андриевичу. Когда–нибудь спустит на барахолке.

— Зачем? — не понял Хмелевец.

— Нужно… — коротко ответил пан Модест. Не станет же он и правда объяснять этому мужлану, что прошел хорошую гестаповскую школу: сколько неопытных подпольщиков они задержали, зная только, как они одеты!..

На обед отвалил денег не скупясь, и Лизогуб где–то достал даже бутылку коньяку. Сливинский налил себе полстакана, остальные дули водку.

— Клопами пахнет, — поморщился Хмелевец, глядя, как пан Модест смакует настоящий армянский коньяк. — Тьфу, гадость…

Сливинский лишь улыбался: свинья свиньей, а еще и пыжится. Беспокоил его Дмитро Заставный. Сидел мрачный, почти не разговаривал и неохотно тыкал вилкой в полупустую тарелку. Пан Модест подумал: а если парня того — к праотцам?.. Но кто тогда пойдет к Грозе? Потом расскажет куренному о поведении мальчишки, пусть сам решает, как с ним поступить. Теперь же… И Сливинский разговаривал с Заставным как ни в чем не бывало. Рассказывал об анекдотических случаях из своей адвокатской практики, стремясь показать себя в выгодном свете, и скоро заметил, что Дмитро повеселел, с интересом слушает его и даже перебивает вопросами. В конце концов, мальчишка не так уж плох, решил пан Модест. Просто дал о себе знать недостаток выдержки. Что ни говори, а вчерашний гимназист — оботрется и станет человеком…