Павел Автомонов - В Курляндском котле

— Нет, ребята, мы уходим. Путь далек, а у нас раненые, — возражал Капустин, не разрешая задерживаться.

Из ветвей, плащ-палаток и кольев соорудили носилки для тех, кто не в силах идти сам. Раненный в ногу Федор Куйбышевский ковыляет около меня.

— Ты меня не оставишь, Виктор, ежели что? — спрашивает он.

— Не оставлю. А ты крепись, опирайся на меня, — говорю я.

— Я ничего… Ноге больно. Встретилась небольшая речушка. Ее надо переходить вброд. Федор остановился, посмотрел на меня, но ничего не сказал.

— Держись за меня, — подставляю ему спину. — Перенесу.

— Так тебе же тяжело.

— Держись! Разберемся после, кому тяжело… Снова километры и километры. Идем, подбадривая друг друга:

— Скоро Абава.

— А ты, Федор, не тужи. Еще выпьем после войны. Вот с Виктором в гости к тебе на Волгу приедем! — говорил Кондратьев.

— Эх, было бы так! Было бы…

— Будет так, Федор! Будет!

После шестнадцатичасового марша мы прибыли в лагерь отряда «Красная стрела».

Хуторов в этом районе меньше, и они контролировались партизанами. На север от лагеря простирались болота и озеро Усмас, с юга — высокие, крутые берега Абавы. Неподалеку от лагеря Абава впадает в реку Венту. Здесь не было ни шоссейных, ни улучшенных дорог, которыми богата Курземе и вся Латвия. Участок площадью около сорока квадратных километров был настоящей партизанской зоной, поэтому и лагерная жизнь «Красной стрелы» кое-чем напоминала обычный партизанский лагерь псковских, смоленских или брянских лесов.

Бойцы отряда размещались в шалашах, похожих на юрты с открытым верхом для выходе дыма. Так как стены шалашей складывались из веток, то единственным спасением от холода были костры. Их жгли и днем и ночью. Был в отряде десяток лошадей с санями и упряжью. Многие бойцы и весь командный состав носили на шапках красные ленточки. Командирами взводов и отделений были люди, не раз отличившиеся в боях. В отряде было три стрелковых взвода, один пулеметный и взвод разведки.

Поговорив с командиром отряда Столбиковым, заменившим погибшего в бою Семенова, Зубровин и Капустин пошли в лазарет. Это был единственный партизанский лазарет в Курземе. Здесь был врач, латыш. Наши раненые могли, наконец, лечиться.

Шалаш лазарета мало чем отличался от других жилищ отряда. Был он только побольше размером и «отапливался» тремя кострами. Кроме наших раненых, в нем лежало еще двенадцать человек. Вместо кроватей служили положенные, как сено, еловые ветки. Санитарками в лазарете работали Нюра и Клава, с которыми осенью познакомился Тарас на хуторе.

В лазарете, когда мы пришли туда, я увидел радистку Зину Якушину. Она сидела возле раненого. Рука его была обмотана лоскутьями парашюта. Зина заметно похудела со времени нашей первой встречи на «аэродроме».

На мое приветствие она ответила кивком головы и предложила присесть. Обменявшись с ней несколькими фразами, я отошел к своим ребятам.

— Вы придете за мной, Николай Абрамович? — спрашивал Федор Зубровина.

— Придем. Сходим на недельку-две в Талей и в Сабиле, а на обратном пути зайдем сюда и заберем.

— К тому времени я поправлюсь.

Мы передали доктору, пожилому латышу в очках, бывшие у нас бинты и два парашюта.

— Тяжело работать, — пожаловался доктор. — Операцию сделать почти невозможно — нет инструментов, бинтов не хватает. Очень тяжело. А лечить людей надо.

Доктор готовился к операции; нужно было извлечь осколки у раненого партизана. И сам доктор выглядел тоже больным — лицо желтое, щеки запали.

После только что проделанного нами тяжелого марша мы уснули крепким сном, расположившись у костров и засунув руки в рукава курток.

Проспали весь день. Вечером наши хозяева угощали нас блинами, только что испеченными на костре.

Утром пришли Ершов и Озолс. Они рассказали, что в оставленном нами лагере подорвались два гитлеровца. Один схватил заминированную свиную голову, другому оторвало руки, когда он брал «забытое» пальто Капустина.

С самого утра Агеев подшучивал над Колтуновым, вспоминая, как тот «ухаживал» за Зиной Якушиной, когда она отправлялась в «Красную стрелу».

— Ну как, жених, — влюбил в себя Зину? Не вижу, чтобы тобой больно интересовались.

— Был бы в «Стреле», влюбил бы, — отстаивал свои позиции «курляндский дон Жуан».

— Эх, Ефим, Ефим, — вмешался в разговор Тарас. — Воспитала тебя эстонская буржуазия хвастуном. Да разве Зина может тебя любить! Погляди, кого она выбрала, — серьезного, скромного парня и полюбила. Он без руки лежит, а она все свое свободное время ни на минуту не отходит от него. А счастье-то еще далеко.

— Она верит в счастье.

— Что вы мне лекции читаете, — притворяясь, что он сердится, говорит Колтунов. — Пусть будет парень счастливым. С такой женой, как Зина, не пропадет.

— Оказывается, лекции-то тебе полезны! — заключил Тарас улыбаясь.

Десятого февраля мы выступили из «Красной стрелы» и вот уже две недели рейдируем между Талей, Вентспилсом и Кулдыгой. Фашисты заблокировали все хутора, стремясь заморить нас голодом. За это время мы получили и передали командованию ценные данные о предполагаемом отводе некоторых немецких дивизий в Германию. Гитлер отзывает эти дивизии для усиления обороны глазного логова фашистского зверя.

…Ночь. Колонна остановилась.

— Можно садиться. С места не сходить. У кого есть табак — курить, — тихо передали по цепи.

Утомленные тяжелой ходьбой, мы расположились на снегу.

С табаком у нас плохо. Достается по две затяжки на брата — не больше.

— Володя, разреши мне еще затяжечку, — просит Саша Гайлис, держа в пальцах драгоценную цыгарку.

— Э, браток, не выйдет! Ты уже затянулся три раза, — не соглашался Кондратьев. — Виктору еще надо оставить, он распух без курева.

Рядом топает, стуча ногой о ногу, Коржан. Он вытряхивает из сапог снег. У Коржана, как и у многих, рваная обувь.

— Что, Коржан, морскую пляшешь?

— Запляшешь и морскую, — говорит он. — Как идешь — ничего, а остановился — ноги стынут.

К нам подошел Тарас.

— Виктор, — обратился он ко мне. — Зубровин разрешил. Пойдем на хутор, может, узнаем что хорошее и душу согреем.

Пошли Тарас, Коржан и я.

В комнате, куда мы вошли, горели свечи. У стола, за шитьем, сидели две женщины.

Хозяин дома — высокий, бритый, с длинной шеей и тонким сухим лицом, с трубкой в зубах — с недоумением, глядя на нас, сказал:

— Вы советские… Но как вы оказались здесь? На соседнем хуторе гитлеровцы… С пулеметом. Днем еще приехали…