Ростислав Самбук - Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман

— Документы! — приказал он.

Дмитро полез в карман. С этим не позубоскалишь: запрет в сарай, а потом под охраной — в район для установления личности…

Поднялся на крыльцо со студенческим билетом в руке:

— Вот, пожалуйста, я студент и возвращаюсь в Волю–Высоцкую на каникулы.

Лейтенант внимательно изучил билет. Документ был подлинный, и Дмитро не сомневался, что его сразу отпустят. Но лейтенант еще раз взглянул на Заставного и, сверив его лицо с фотографией на билете, начал расспрашивать:

— Говоришь, из Воли–Высоцкой? А кто там председатель сельсовета?

Кого–кого, а этого Дмитро никогда не забудет — донес на отца.

— Раньше был, — развел он руками, — Иван Павлов, а кто теперь — не могу сказать…

— Давно был в Воле?

— Осенью.

— Кто там у тебя?

— Дядя. Можете проверить: Василь Петрович Заставный. Работает в сельпо…

Все вроде было правильно, но лейтенанту не хотелось так быстро отпускать бойкого студента. То ли привык к тому, что даже пожилые люди вежливо здороваются с ним, а этот стоит с независимым видом, из–под кепки задорно выбилась белая шевелюра, еще и улыбается, — то ли что–то другое настораживало…

— Кто может удостоверить твою личность? — спросил сурово.

— Я же на фото… — Дмитро ткнул пальцем в студенческий билет. — Или не похож?

— Похож–то похож, — произнес сквозь зубы лейтенант, — да много вас тут шатается.

— Не так–то уж и много, товарищ лейтенант, — возразил Заставный, — из нашего села пока что трое только поступили…

— Очень грамотный, — буркнул тот. — Советская власть вам все условия, а вы…

— Не обобщайте, товарищ лейтенант, потому что я могу подумать, что этот карабин, — Дмитро дотронулся до оружия, которое держал в руках «ястребок», — тоже не в тех руках…

— Но–но!.. — сдвинул тот фуражку на затылок.

— Я тебе поговорю! — Лейтенант отдал студенческий билет. — Топай в свою Волю и не мели попусту языком.

— Слушаюсь! — Дмитро приложил растопыренные пальцы к козырьку кепки, в два прыжка сбежал с крыльца и, подмигнув «ястребку», направился к околице.

Сразу же за селом начинался густой бор. Заставный для приличия прошел с полкилометра по песчаному проселку, ведущему к Воле, и, когда его уже никто не мог видеть, круто свернул в лес. Немного посидел, выжидая, и зашагал на запад, продираясь между густо посаженными молодыми соснами к дороге на хутор отца Андрия Шиша. Он знал здесь каждую тропку и не боялся заблудиться.

Хутор стоял прямо в лесу — люди отвоевали лишь небольшие лоскуты под огороды. Отец Андрий занимал дом, принадлежавший когда–то лесничему. Большой, каменный, под красной железной крышей, он прижался к самой опушке, чуть ли не в окна заглядывали ветви берез, а дальше шли дубовые и буковые чащи.

Дмитро притаился в кустах, откуда мог видеть двор священника. Мог окликнуть Ганю, озабоченно бегавшую из кухни в дом, на ходу переругиваясь с работником; видел, как вернулся с вечерни его милость, как распрягали лошадей, как отец Андрий собственноручно кормил надутых индюков, обступивших его и норовивших вырвать зерно из рук. Заметил, как двое «ястребков», вооруженных автоматами, ходили по хутору. Начало темнеть — они сели в тачанку и уехали в село.

Дмитро не осуждал их — что могли поделать, когда Гроза по ночам шастает по хуторам. Тут их передавят, как цыплят, а в селе — оборона…

Отец Андрий сел чаевничать на веранде — Ганя зажгла и поставила на стол керосиновую лампу. Только тогда Дмитро выбрался из своей засады.

— Приятного аппетита, святой отец, — сказал он прямо из темноты.

И его милость от неожиданности даже подскочил на стуле. Перекрестился и встревоженно спросил:

— Кто там?

Парень подошел к веранде так, чтобы не попадать в круг света от лампы, назвался:

— Дмитро Заставный, отче.

— А–а… Митя… — облегченно вздохнул его милость. — Что же ты не заходишь?

— Не хочется, чтобы увидели, отче…

— Твоя правда, твоя правда… — засуетился отец Андрий. — Постой там пока… Ганя, Ганя! — хлопнул в ладони. — Что–то холодно мне стало, перенеси чайник в комнату.

Через несколько минут Дмитро сидел в комнате и с аппетитом ел колбасу и разные закуски, которыми славился стол его милости. Утолив первый голод, сообщил:

— Из города я, отче…

— Слышал, слышал, что ты там обретаешься…

— Так если слышали, прикажите работнику найти куренного. Господа, которые поехали в город, уладили свои дела и просили немедленно сообщить, где и когда встретит их куренной. Желательно где–нибудь поблизости от Злочного.

— Ох… ох… — закряхтел отец Андрий. — Чувствую, придется мне трясти свои старые кости в город…

— Не такие уж они и старые, — нахально возразил Дмитро, — да и бричка у вас, отче, дай боже…

— А тебе какое дело? — рассердился священник. — Лопай молча… Очень умными все стали!

Дмитру не хотелось ввязываться в спор, клонило ко сну, даже клюнул носом.

— Переспишь на сеновале, — заметил отец Андрий, — иди уж…

Заставный вышел во двор, немного постоял, но на сеновал не пошел. Небо было такое звездное, а воздух такой теплый, что становилось тоскливо от одной только мысли о крыше над головой. Дмитро вспомнил: метрах в двухстах от дома видел на поляне большую копну — не колеблясь, направился туда.

Свежее сено пахло медом, лекарственными травами — крепкий аромат кружил голову, и Дмитро долго не мог заснуть. Лежал уставившись в звездное небо, и ему почему–то хотелось плакать. На душе стало больно, на глазах выступили слезы и мешали смотреть на звезды. Дмитро вытер их рукой, размазал по щекам. Звезды напомнили ему, какой он маленький и беспомощный, так себе — жалкая козявка под вековыми шумящими соснами. И каждый может раздавить, никто и не заметит. Как раздавили тех… мать и дочку… Кажется, ее звали Галей. Вспомнил ее полные ужаса глаза. Боже мой, как она не хотела умирать! А Хмелевец поднял руку — и все. Дмитро скрипнул зубами, повернулся на бок и заплакал обычными мальчишескими слезами, всхлипывая и трясясь всем телом.

Слезы несколько успокоили его. Закопался в мягкое душистое сено и заснул, как ребенок: сладко, без снов, причмокивая губами.

Под утро его разбудили голоса. Открыл глаза и, по лесной привычке, не шевельнулся, чтобы не обнаружить себя. Сразу узнал голос отца Андрия. Он рассказывал:

— Говорит, что господа, с которыми он ездил, уладили свои дела и должны вернуться. Хотят доехать до Злочного поездом или машиной, и чтобы где–то там вы их ждали…

— До Злочного, говоришь… — Это голос куренного Грозы. — Лесами можем добраться до самого Злочного. Хорошо, так и будет. Неподалеку от шоссе есть село Путятичи, от него на север километрах в двух — дом лесника. Пусть приезжают в Путятичи и от восьмидесятого километра идут лесом прямо на север. Выйдут к дому в лесу, спросят лесника Сенькова. Он и проводит к нам. — Гроза вздохнул, зашелестел сеном, садясь. — Устал я что–то, не высыпаюсь…