Рафаэль Сабатини - ПСЫ ГОСПОДНИ

Мир еще отзывался эхом на кругосветное плавание Дрейка. Кросби звало море, возможность познать тайны земли, бороздить неизвестные моря, открывать сказочно богатые страны, и наконец Киллигру сдался, понимая, что никто не достигнет высот в деле, к которому не лежит душа.

Сэр Джон привез юношу в Лондон. Это было в 1584 году, вскоре после того, как ему минуло двадцать лет. Но прежде чем уйти в море на поиски приключений, Джервас решил устроить надежный причал дома, куда бы он мог вернуться, а потому предложил руку, сердце и будущее богатство леди Маргарет. Его предложение если не потрясло ее светлость, то наверняка удивило. Они довольно часто виделись, Маргарет почитала его за брата, дозволяла фамильярности, которые может позволить только сестра, они даже порой обменивались родственными поцелуями. Но она уж никак не подозревала, что за этим кроется нечто большее, чем братская любовь, и это показалось ей смехотворным. Маргарет так и сказала Джервасу, и на нее обрушился поток упреков, возражений, заклинаний, порой поднимавшийся до вершин подлинной страсти.

Но леди Маргарет не испугалась. Она сохраняла спокойствие. Уверенность в своих силах, воспитанная в ней с детства, научила ее держать себя в руках. Она прибегла к привычной фразе о девической свободе, которая для нее дороже всего. Что милей всего королеве, то мило и ей, заявила Маргарет, будто девственность была залогом лояльности. Потрясенный и удрученный, Джервас отправился проститься с ее отцом. Его светлость, только что открывший для себя Платона и поглощенный его учением о космосе, не был настроен на долгие проводы. Но Джервас счел своим долгом поведать графу, каких неестественных взглядов на жизнь придерживается его дочь. С неиссякаемым оптимизмом юности он, очевидно, полагал, что его светлость сможет добиться надлежащей перемены в настроениях дочери. Но его светлость, раздосадованный тем, что его оторвали от ученых занятий, хмуро уставился на него из-под кустистых бровей.

– Ну и что? Если она хочет умереть старой девой, какое тебе до этого дело?

Если достопочтенного Кросби ранее потрясло отношение дочери к тому, что он считал самым важным в жизни, то отношение к данному предмету ее отца совсем доконало его. Он понял, что надо брать быка за рога. И он взял.

– Мне есть до этого дело, потому что я хочу на ней жениться.

Граф даже не моргнул и все так же пристально смотрел на Джерваса.

– А что хочет Маргарет?

– Я уже сказал вашей светлости, чего она хочет.

– Ну раз она придерживается подобных взглядов, не понимаю, чего ради вы меня беспокоите.

Такие слова обескуражили бы любого, но не Джерваса Кросби. Он быстро пришел к выгодному для него заключению. Подозреваю, что Киллигру, когда прочил его в юристы, полагался не только на обаятельную внешность и высокий рост парня. Пожалуй, в Джервасе погиб юрист, когда он решил посвятить себя морю.

– Ваша светлость хочет сказать, что вы считаете меня достойным руки вашей дочери, и если я смогу повлиять на перемену во взглядах Маргарет…

– Я хочу сказать, – прервал его граф, – если вы повлияете на перемену в ее взглядах, мы вернемся к этому разговору. В моих правилах решать только насущные проблемы. Я не люблю морочить себе голову возможностями, которые, скорей всего, так и не станут реальностями. Ваша жизнь только начинается, рекомендую и вам взять это себе за правило. Люди расходуют слишком много энергии в расчете на случай, который так и не возникает. Если вы запомните мои слова, то поймете, какой прощальный подарок я вам сделал. Надеюсь еще услышать о ваших успехах, сэр, – напутствовал влюбленного мизантроп.

Покидая Арвенак, Кросби не испытывал ликования, свойственного молодым людям, решившим покорить мир. Он оставлял на произвол судьбы слишком многое, дорогое его сердцу. К тому же в глубине души он сознавал, что граф не слишком его обнадежил. Но юность верит в исполнение желании. Джервас снова поверил в себя и свою счастливую звезду, и прежняя радость жизни вернулась к нему задолго до того, как они приехали в Лондон.

Дороги скорее препятствовали, нежели способствовали путешествию, и сэр Джон Киллигру и его молодой кузен прибыли в Лондон ровно через неделю. Тут уж они не теряли времени даром. Сэр Джон был важной персоной, весьма влиятельной на Западе, и потому его хорошо принимали при дворе. Более того, его связывала дружба с адмиралом Говардом Эффингемом. К нему-то он и повез своего кузена. Адмирал встретил их очень дружелюбно. Новобранцы во флоте в такое время, да еще из хороших семей, встречали самый радушный прием. Трудно было лишь сразу подыскать хорошее место для молодого Кросби. Адмирал отвез его в Дептфорд и представил управляющему верфями Ее Величества, бывалому работорговцу в отважному морскому волку сэру Джону Хоукинсу. Сэр Джон побеседовал с ним, и ему понравился рослый парень с решительным лицом и ясными голубыми глазами. Если он так жаждет приключений, подумал сэр Джон, я помогу ему. И он вручил Джервасу рекомендательное письмо к своему молодому родственнику сэру Фрэнсису Дрейку, который собирался вскоре выйти в море из плимутской гавани. С какой целью он отправляется в плавание, сэр Джон не знал, а скорей всего, не хотел знать.

И снова в сопровождении Киллигру Джервас отправился на запад. В Плимуте они разыскали сэра Фрэнсиса. Он внимательно прочел хвалебное письмо Хоукинса, еще внимательней оглядел стоявшего перед ним высокого парня и, несомненно, учел тот факт, что он состоит в родстве с сэром Джоном Киллигру, весьма влиятельной персоной в Корнуолле. Молодой Кросби произвел на него впечатление умного энергичного парня, его познаний в морском деле было достаточно, чтоб управиться с оснасткой парусного судна, к тому же его переполняло праведное негодование по поводу враждебных действий Испании.

Дрейк предложил ему работу, не уточняя, чем конкретно ему предстоит заняться. К отплытию готовился флот из двадцати пяти каперов note 2. Они действовали не по королевскому указу, и в будущем, не имея каперного свидетельства, могли оказаться брошенными на произвол судьбы. Это было опасное, но праведное дело. Джервас принял предложение, не выясняя подробностей, распрощался с сэром Киллигру и взошел на борт корабля самого Дрейка. Это произошло 10 сентября. На четвертое утро на грот-марсе корабле Дрейка был поднят сигнал: “Отдать якоря, выходить в море”.

И хоть никто, включая самого Дрейка, не знал наверняка, с какой целью он вышел в море, вся Англия, кипевшая негодованием, догадывалась, что побудило его к этому, как бы ни закончился поход. Надо было отомстить за страшное зло и сделать это руками торговой вольницы, потому что руки правительства были связаны по разным политическим соображениям.