И Ковтун - Азиатский аэролит. Тунгусские тайны. Том I

— Месяц назад.

— Спасибо. Ты завтра напомни мне, чтобы я письмо написал, хорошо?

И скажут же такое: будто человек в сорок (с лишним) лет не способен бегать, суетиться и по-молодому гореть!

Если бы все петли и концы, которые профессор Горский проделал в последние дни по строго распланированному Ленинграду, измерить и составить вместе, получился бы приличный отрезочек, длиной не менее чем в сотню километров.

Все учреждения приветствовали намерения дорогого Валентина Андреевича, восторженно ахали, а когда он рассказывал о таинственном «небесном камне», чуть ли не хлопали в ладоши — но как только он, от имени Академии, заикался о средствах (каковыми, к сожалению, Академия не располагает, твердил он), все с удивительным единодушием сочувственно вздыхали и говорили: «Ах, как жаль, что в наших сметах не предусмотрены эти суммы».

Трижды созывала собрания комиссия экспедиционных исследований. Говорили о срочности дела, о необходимости экспедиции, о мировом научном значении этого вопроса и трижды, дойдя до проклятого слова «деньги», президиум беспомощно разводил руками, пожимал плечами и не знал, как поступить.

Для верной постановки дела нужно было провести сложную и трудную, учитывая условия местности, воздушную фотосъемку. Обязательно требовались магнитометрические снимки. В переводе на язык цифр это означало: нужны десятки тысяч рублей. Без помощи других организаций Академия была бессильна.

Несчастную смету сократили и безжалостно почеркали. Профессор молчал — он был готов на все. Согласился на самый мизерный минимум, который представлял собой восемь тысяч, возлагая в душе большие надежды на доходы от лекций. Его утешали, что это, так сказать, только почин, и обещали в дальнейшем золотые горы.

Но когда дошло до минимума, оказалось, что Академия не может ассигновать и этих денег. Тогда пришлось обратиться в Совнарком за специальной дотацией.

Профессора Горского лично командировали в столицу. Не теряя времени, на другой день профессор собрался в дорогу.

Проснулся профессор Горский уже под Москвой — бодрый после сна и отдыха. Полежал немного, заложив руки за голову и, вспомнив, что сегодня должен быть у наркома, почувствовал, как внутри приятно и страшновато защекотал знакомый холодок воодушевления. Быстро стал одеваться.

Поезд мчался среди высокой зеленой посадки, а когда случались просветы, на мгновение проступал безмятежный осенний пейзаж.

Вагон мягко покачивался, скрипели рессоры, колеса выстукивали свой привычный и знакомый ритм.

Горский заказал чай. В купе, кроме него, никого не было, а значит — можно спокойно подумать в одиночестве.

Неторопливо помешивая чай, смотрел в окно и пытался представить себе аудиенцию у наркома. «Крепись, Горский, от этой аудиенции зависит, по крайней мере сейчас, — все. Любопытно, с чем ты вернешься домой? Очень любопытно!»

За окном начали пролетать отдельные здания, потом — все чаще и чаще — и профессор узнал окраины Москвы.

Торопливо поднялся, привычным движением пригладил волосы и начал собирать вещи. Поезд, размашисто набрав ход к концу пути, начал мягко сбрасывать скорость и через несколько минут остановился под длинной крышей Октябрьского вокзала.

Профессор, прищурив глаза от ясного и холодноватого осеннего солнца, вышел из здания вокзала и перед тем, как окрикнуть извозчика, остановился на минуту на лестнице, улыбнулся солнцу, набрал в грудь побольше воздуха и подумал: «Ну, пойдем, профессор…»

Комнату устилал мягкий ковер — большой, на весь пол — единственное украшение простого, без лишней вычурности кабинета. Серые строгие стены были увешаны множеством диаграмм и схем. Слева, у стены, длинный стол, покрытый красным тяжелым сукном, а вокруг — ровным, строгим рядом — простые дубовые стулья с высокими спинками.

И только в самом конце комнаты, у громадных окон стоял на низких ножках коричневый письменный стол.

Нарком сидел, сгорбившись, по ту сторону стола, видна была лишь его русая большая лобастая голова и худые острые плечи. Услышав шаги, он медленным движением поднял голову, и на профессора глянуло утомленное каждодневной усталостью, почти землистое, с рыженькой бородкой и усиками лицо. Карие живые глаза пристально осмотрели Горского.

Профессора в первую минуту поразила колоссальная портретная несхожесть наркома. На портретах представал видный мужчина со смелым, вдохновенным лицом. Но сейчас за столом сидел уставший, маленький, худощавый и серенький человек (серый поношенный костюм усиливал это впечатление), самый обычный и подобный тысячам других людей.

— Профессор Горский? — тихо спросил нарком и, не дожидаясь ответа, гостеприимно указал рукой на твердое дубовое кресло. — Прошу садиться. Вы по делу Академии?

Профессор молча поклонился и подал письмо.

Нарком прочитал и снова поднял голову; неожиданно лицо его засияло, зрачки карих усталых глаз заинтересованно заискрились и все лицо его приняло приветливый и дружеский вид.

— Это в районе Подкаменной Тунгуски за Кежмой, если не ошибаюсь? — неизвестно почему обрадовался нарком.

Профессор удивленно поглядел на него:

— Вам, кажется, известны эти места?

— Слишком знакомы, профессор, слишком, — улыбался нарком.

Профессор догадался и с искренним уважением сказал:

— Каторга?

— Вы угадали. О, профессор, это прекрасные и страшные места — советские джунгли. А вот интересно, вы уверены, что найдете что-то?

— Будем надеяться, что найдем… — осторожно ответил Горский.

Нарком вдруг откинулся на спинку кресла и засмеялся молодо, по-мальчишески.

— Вы поверите, задор берет, — хочется поехать посмотреть. А что, если с вами поехать? А? Что вы на это скажете? А?

И профессор Горский, который умел владеть собой, как заправский актер (привычка лектора), очарованный простотой и радушием, растерянно и сбивчиво пробормотал:

— Что же, прошу… конечно, рад… очень…

Нарком прищурился и почесал рукой макушку.

— Хорошее дело — помечтать. Ну, ничего. (У наркома погасли в зрачках искры). Весной думаете идти? Вы были там? О, это хорошо! А вот интересно — пожалуй, колоссальная штукенция? А? Примерно?

О, это совсем другое дело. Может ли быть для профессора разговор занимательней, чем об аэролите? И ученый, полный гордости, важно промолвил:

— Это грандиозный аэролит, первый в мире по размеру. В нем около полсотни миллионов тонн.

Нарком удивленно посмотрел на профессора и восторженно повторил:

— Полсотни миллионов тонн?! Ну, профессор, если выйдет по-вашему, и окажется, что аэролит ваш состоит исключительно из железной руды, нам придется там целый завод металлургический строить! — И нарком весело пошутил: — Непредусмотренный вклад в индустрию нашей страны. Ну что же, — удачи вам! Восемь тысяч не жалко, но (нарком хитро улыбнулся) сообщите Академии, что это аванс в счет будущей дотации. Идет?