Олег Бондарь - Проклятое место

— Что, почему?

— Почему — хуже?

— А… Это я так, ворчу по-стариковски…

— Кажется мне, дедушка, вы что-то недоговариваете?

— Может, и не договариваю, — легко согласился старик и снова надолго отвернулся к поплавку.

— Тебя то, как зовут? — спросил, спустя некоторое время, наверное, поняв, что я уходить не собираюсь.

— Дмитрием.

— Митька, значит?

— Вообще-то, меня все Димой зовут.

— Это по-вашему, по-городскому, Дима, а по нашенски — Митька.

— Митя, так Митя, — не стал спорить я.

— А меня — Поликарпом Степановичем нарекли. Это еще при батюшке царе было…

— Сколько же вам лет? — удивился я.

— Уже немало, запамятовал даже…

— Небось, многое повидали?

— Всякое бывало…

Он резко вскинул длинное деревянное удилище, и на конце тонкой лески весело затрепетал небольшой карасик.

— Попался, голубчик…

Старик отцепил рыбешку и бросил в сетку, где уже томились несколько ее сородичей, неторопливо поменял наживку и снова забросил удочку.

— Ну, что, за улов?

Он достал из-под скамейки металлическую фляжку и маленький пластмассовый стаканчик. Водки оставалось на самом донышке. Видно, старик не скупился обмывать каждую пойманную рыбку.

Нацедив несколько капель, дед протянул стакан мне, а сам допил остаток жидкости прямо из горлышка.

— За знакомство! — сказал я и, зажмурившись, глотнул термоядерное, вонючее и жутко противное на вкус содержимое стакана.

— Ну, как, пробрало?

— Пробрало, — вытирая слезы, едва выдавил из себя.

— То-то же. Это вам не городские заморочки. Будешь такую водку пить, сто лет проживешь. Все — натуральное! Никакой химии.

Поликарп Степанович уже начал доставать меня своей старческой градоненавистнической философией, но чем-то старик и интриговал. Скорей всего тем, что совершенно не укладывался в надуманный мною образ сельского жителя. В моем понимании, абориген. Выросший в этакой глуши, пренепременно должен был быть неграмотным, неотесанным, даже слыхом не слыхавшим, что где-то бывают места более цивилизованные. И вот, полнейший облом! Совсем древний старец разговаривает со мной на равных, использует в своей речи словечки из современного городского сленга, ни капли не тушуется перед более просвещенным городским жителем, да еще и поучает его уму разуму. Чудеса, да и только…

— Ты, небось, институты заканчивал? — снова, словно угадал мои мысли Поликарп Степаныч.

— Было дело.

— Теперь работаешь, наверное? Или в городе уже работать совсем не принято?

Мне показалось, что он издевается. Но я все же удержался и не дал выплеснуться выпирающему наружу раздражению.

— Как для кого…

Так оно всегда и было, — неожиданно вполне миролюбиво молвил старик и вытащил из кармана замызганного, неопределенного цвета, пиджака пожмаканную пачку «примы». — А ты, чем занимаешься, если не секрет?

— Какой тут секрет? В настоящий момент — отдыхаю. В отпуске, значит. А так, чем придется. В основном — литературой.

— Литератор, значит? Это интересно. Пишешь или читаешь?

— И то, и другое.

— И печатают?

— А вы, дедушка, наверное, в НКВД работали?

— Что, похоже?

— Уж больно спрашивать любите.

— Старики, они по природе любопытны. Своей жизни мало осталось, вот и доводится чужой любопытствовать.

Мне стало неудобно за сорвавшуюся грубость, и я тоже достал сигарету. Пора бы, наверное, и уходить, только любопытство заело. Особенно фраза старика, относительно Влада.

— А что вы, Поликарп Степанович, друга моего жалели, не угодил чем, али как?

У старика снова клюнуло, и он вытащил еще одного карасика. Привычно потянулся за фляжкой, но, увидев, что в ней ничего не осталось, сокрушенно вздохнул и стал сматывать удочку.

— Мне с ним делить нечего, — сказал он. — Хорошо живет, деньги имеет — Бог в помощь! Только место для дома он нехорошее выбрал.

— Почему?

Я снова посмотрел на замок и снова поразился его великолепию, тому, как гармонично он вписывается в окружающую местность.

— Длинная это история. Много чего, конечно люди придумали, но кое-что я и сам помню. Если не поленишься завтра с утречка встать, порыбачим, я и расскажу. Тебе, как литератору, интересно послушать будет. А сейчас мне пора. Солнце вон уже совсем скрылось, а мне еще хозяйство глядеть нужно.

Поликарп Степанович достал из воды сетку с уловом, вытянул вгрузлую в болото скамеечку и тяжелой поступью направился по тропинке к деревянному мостику. Идти ему было тяжело. Годы давали о себе знать. Вот только, как удалось старику в столь древнем возрасте сохранить ясность рассудка? Неужто, в самом деле, благодаря той гадости, которой он меня поил?

Влад уже был дома. Я отыскал его в одной из угловых башенок, которая правила моему другу за кабинет. Он сидел за громадным письменным столом и развлекался с компьютером.

— До четвертого уровня дошел. Дальше никак не получается, — заметив меня, сказал он и отодвинул «мышку» в сторону. — Не скучал без меня?

— Нет, здесь так здорово!

— Вот и ладненько. А меня работа совсем замотала пора бы и отдохнуть немного, да не получается. Завтра опять нужно в городе быть.

— У тебя же куча заместителей…

Есть дела, в которых можно доверять только самому себе, да и то не всегда…

Да, «новым русским» быть совсем не просто, — мысленно посочувствовал Владу. Большие деньги сами по себе не приходят. А если и приходят. То радости от них, наверное, не много…

— Выпьешь коньячка?

— Перекусить бы сначала…

— Ладно, пойдем на кухню, что-нибудь смарганим. Тетя Маша уже ушла, но не боись, не пропадем…

Почему-то, когда мечта превращается в реальность, она многое теряет. Неизвестно куда девается взлелеянный в фантазиях романтический налет и происходящее начинает казаться простым и обыденным. Как часто раньше мечтал я сидеть вот так на открытой террасе, вдыхать свежий ночной воздух и любоваться мириадами звезд над головой. Такое времяпровождение в моем понимании было едва ли не вершиной возможного блаженства. И вот, я сижу на открытой террасе, вдыхаю действительно чудный, слегка влажный от близости водоема, воздух, смотрю на черное (в городе такого увидеть невозможно) небо, обильно усыпанное множеством разнокалиберных блесток, каждая из которых, возможно, олицетворяет собой целую вселенную иного, недоступного для нас мира, вслушиваюсь в нестройный хор очумевших землеводных и, почему-то, воспринимаю все это совершенно спокойно, как нечто, само собой разумеющееся. Наверное, действительно, старею…