Луи Буссенар - Из Парижа в Бразилию

Но недолго им удалось погулять на воле. Не такой человек капитан Игумнов, чтобы его легко было провести. В конце концов беглецы опять-таки наскочили на него и попались в его руки. Размышляя подобным образом, капитан не понимал, что совершает ужасную ошибку. Да и мыслимо ли запомнить в лицо всех каторжников из такой огромной партии? Арестантский армяк всех уравнивает, все арестанты делаются похожими друг на друга. Но с другой стороны — представительная наружность подозреваемых? Эти длинные бороды, эти шубы… А их безукоризненный французский язык?.. Впрочем, это ничего не значит: ведь отыскиваемые арестанты из интеллигенции, принадлежали когда-то к хорошему обществу.

Правда, паспорта у них в совершенном порядке, даже подорожными они запаслись… И это ничего не доказывает: все можно очень легко подделать.

Одним словом, капитан Игумнов был искренне убежден, что задержанные им личности — именно те беглые, которых он страстно желал поскорее найти.

И вот путешественников отвели в этапный дом. Дорога из Томска в Якутск изобилует подобными острогами, в которых останавливаются в пути арестантские партии. Они называются также этапными домами. Из них один из самых больших и внушительных — Ишимский острог, тот самый, с которым пришлось так неожиданно познакомиться нашим путешественникам.

Тяжелые двери отворились и, жалобно проскрипев на заржавленных петлях, тяжело захлопнулись за арестованными.

Они очутились в просторном, но душном помещений, в котором на жестких нарах, а то и прямо на полу, спали вповалку арестанты.

С непривычки путешественникам сделалось дурно. Они оба пошатнулись на ногах и упали на первую попавшуюся койку.

Очнувшись, они увидели перед собою высокого, худого арестанта с длинною седою бородою и грустным интеллигентным лицом.

Это был староста партии. Так называется выборный изо всей партии арестант, который заведует личными деньгами этапников, расходуя их, каждый раз с разрешения начальства, на арестантские нужды, и даже считается до некоторой степени ответственным лицом за поведение партии.

— Где мы? — вскричали французы. — Кто вы такой? Куда это нас заперли?.. Помогите! Помогите!

— Успокойтесь, господа, не волнуйтесь: это не поможет, — по-французски заметил им худой арестант.

— Но кто вы? Скажите, ради Бога!

— Я такой же арестант, как и вы.

— Послушайте, мы вовсе не арестанты, — заговорил, на этот раз уже несколько спокойнее, Жак Арно. — Мы даже не русские, мы французы и путешествуем… Нас арестовали по ошибке.

— Как по ошибке? Не может быть!

— Уверяю вас. Нас приняли за каких-то двух беглых…

— Конечно, это очень неприятно… но поверьте, если это ошибка, то она скоро разъяснится и вас выпустят с извинениями. Не сердитесь. Бежавшие арестанты были очень важные преступники…

— Но кто же вы сами? Ваше лицо мне как будто знакомо… Свое имя я скажу: я Жак Арно, а это мой товарищ, Жюльен де Кленэ.

— Жюльен де Кленэ! — вскричал староста. — Знаменитый путешественник, с которым я…

Арестант остановился и в смущении покраснел. Жюльен де Кленэ взглянул на него пристальнее и на его лице отразилось крайнее изумление.

— Боже мой! — вскричал он. — Вы не… вы не господин Михайлов, с которым мы несколько лет назад встречались в Париже во многих домах?.. Вы были тогда богатым русским помещиком… были еще так молоды… я и сейчас бы узнал вас, если б не эта седая борода…

— Горе не красит человека и не молодит, — со вздохом заметил арестант.

— Но… простите… скажите… что вас… за что вы…

Густая краска покрыла щеки арестанта. Он опустил глаза и тихо проговорил:

— За дело… Живя слишком широко, не по средствам, я разорился… потом захотел поправить состояние… пустился в аферы… сделал подлог и… о, ради Бога, не мучьте меня, не спрашивайте… пожалейте…

Жак Арно и Жюльен де Кленэ, точно сговорившись, разом протянули ему руки. Арестант молча пожал их и после короткой паузы продолжал:

— Вот видите, бывает положение и хуже вашего. Относительно себя вы можете быть совершенно спокойны: ошибка разъяснится, самое большее — вам придется провести здесь ночь… правда, очень скверную, но что же делать? Сочтите все это просто за неприятное путевое приключение.

— Но ведь надо удостоверить наши личности. Капитан Игумнов даже паспортам нашим не верит.

— Он снесется по телеграфу с кем следует… наконец, я тоже скажу, что вас знаю… мое свидетельство все же может что-нибудь значить. Будьте уверены, что все устроится как нельзя лучше…

Слова старосты успокоительно подействовали на путешественников. Для них мелькнул слабый луч надежды. С душным воздухом тюрьмы они мало-помалу свыклись и вскоре заснули на арестантских нарах крепким сном усталых людей.

Встреча двух друзей на бульваре. — Американский дядюшка. — Письмо из Бразилии. — Житейская философия дядюшки. — Волнение «сидня». — Страх морской болезни. — Сухим путем в Бразилию.

Читателю, вероятно, небезынтересно узнать, какой ветер занес в Сибирь злополучных французов.

Вернемся на некоторое время назад и перенесемся в Париж.

В один прекрасный день два друга, Жюльен де Кленэ и Жак Арно столкнулись нос к носу на одном из парижских бульваров.

— Боги бессмертные! — вскричал Жюльен. — Что случилось? Париж горит? Или пруссаки вторглись во Францию? Или монархию восстанавливают?

— А! Жюльен! Здравствуй. Как поживаешь?

— Нет, как ты поживаешь? У тебя лицо до того странное, точно испуганное.

Жак вздохнул, молча пожал руку друга и опять вздохнул.

— Нет, кроме шуток, что с тобой стряслось? Болен? Женишься? Орден получил?

— Ах, поди ты!.. Знаешь, мне хочется сквозь землю провалиться.

— Сквозь землю? Это все же довольно далеко, а ты терпеть не можешь путешествий.

— Вот это-то меня и сводит с ума. Мне положительно нужно ехать.

— Куда?

— В Бразилию.

Тут уж де Кленэ окончательно не выдержал и расхохотался во всю мочь.

— То-то ты так и съежился весь, точно испуганный заяц. Ах, бедненький! Вечно сидел сиднем и вдруг в Бразилию! Конец не малый: двадцать три дня на пароходе. Зато как хорошо там: солнце, голубые небеса, роскошная флора…

— Бог с ней, с флорой… Я пуще всего боюсь… морской болезни.

— Пренеприятная вещь.

— И все это ради миллионов. Знаешь, ведь я теперь архимиллионер.

— Вот как! Наследство, стало быть?

— Да.