Уроки агенту розыска - Алексей Федорович Грачев

Успокоился, лишь подойдя к дому, где жила Александра Ивановна. Был дом какой-то чудной — низ каменный, затем подымались мореные прокопченные бревна. Наверху две светелочки, как скворешни. Пристройки для уборных из просмоленных досок. Крыша вполовину зеленая, вполовину красная, оборжавленная. Водосточные трубы тоже проржавели, полопались, ощерились. Парадная дверь на улицу была заколочена широченной доской.

Возле ворот, привязанная к чугунной тумбе, стояла лошадь. С хрустом выбирала из торбы траву, встряхивала черной гривой, словно гоняя паутов. Из калитки вышел высокий сутулый мужчина в синей выцветшей гимнастерке, подпоясанный широким солдатским ремнем с оловянной пряжкой, совершенно лысый, с русыми пушистыми усами. Глаза под такими же русыми пушистыми бровями юркие и цепкие.

— Тебе чего тут надо, парень? — спросил.

Голос был тонкий, а шея вытянулась, как у обозлившегося гусака.

— Я к Александре Ивановне Федоровой. Здесь она живет. А дверь, вон, забита…

— К Александре Ивановне, — повторил дядька, сразу потеплевшим голосом. — Здесь, здесь она живет. Со двора вход в самом низу, под лестницей. Только где-нибудь сейчас за едой рыщет, может даже на толкучке. Меняет, поди-ка, барахлишко на продукты. А жара-то, прости господи, как у негров все равно в Африке…

Он отвязал торбу, бросил ее на подводу, потом отвязал вожжи и опять обернулся к Косте:

— В гости или так переночевать только?

— На работу хочу устроиться, — ответил Костя, удивляясь дотошности дядьки.

Теперь дядька совсем стал ласковым. Заулыбался, похлопывая прутом по штанам, не то плюшевым, не то из бархата. Пузырями набегали они на кургузые запыленные сапоги.

— Она устроит, — пообещал. — Она все ходы и выходы знает, как в каторжной тюрьме работает в уборщицах. Устроит, — прибавил уже задумчиво. — А тебя как звать-то?

— Костей.

— А отчество?

Костя засмеялся растерянно. Уж очень чудной дядька. Видно, язык у него на болтовню больной.

— Я ведь еще неженатый, какое тут отчество. Просто Костюха.

Дядька погрозил пальцем зачем-то:

— Должность тебе тетка Александра сыщет приличную. Так что отчество понадобится. Так как все же отца-то зовут твоего?

— Ну, Пантелей.

— Стало быть, Константин Пантелеевич, — проговорил извозчик, впрыгивая на подводу, забирая вожжи в кулак.

Костя так и врос в землю. Смотрел с открытым ртом, как бултыхается на рытвинах улочки подвода, качается лысая голова на тонкой коричневой шее. С чего бы это дядька такой уважительный к нему? Будто он, Костя Пахомов, господин какой, вроде уездного доктора или там Егора Ивановича Побегалова, бывшего владельца пароходов в Петрограде.

На двери квартиры Александры Ивановны висел замок, наверное, фунтов десять весом. Такие замки зажиточные фандековские мужики обычно вешали на амбары с зерном. Костя вышел, сел на ступеньку крыльца, вытянув усталые ноги. И тотчас же выбежал из-за угла мальчишка лет десяти, круглолицый, белоголовый, в нижней рубашонке, штанишках. Уставился на Костю голубыми глазенками. Потом спросил:

— Ты к кому?

— Я Александру Ивановну жду, жить у нее буду.

— Ага, — радостно воскликнул мальчишка, — значит, ты тоже сыщик?

— Это почему?

— А потому что все в этом доме сыщики, — пояснил важно мальчишка. — И Семен Карпович, и Николай Николаевич, и дедушка Василий был в сыскном, помер, и дядя Тихон у тети Александры тоже был сыщик, да убили его. Значит, и ты.

Его слова сильно не понравились Косте. Он хмуро буркнул:

— Не собираюсь я в сыщики. На фабрику пойду, в ткачи…

Чтобы переменить разговор, спросил:

— Тебя как зовут.

— Петькой, — ответил мальчишка и кивнул головой на небольшой из красного кирпича дом в глубине двора. — Здесь я живу. Отец на станции извозчиком работает, а мать, она не родная мне только, дома. Она портниха, шьет кому что. А еще Настька…

— А Настька кто?

— Это сестра моя. Она в конторе работает машинисткой.

И убежал, как вспомнив что-то важное. Опять Костя остался один. Но ждать было не скучно. Из «дома сыщиков» вышла старуха с темным лицом, в длинной красной кофте, длинном голубом платье, драных шлепанцах и с тазом в костлявых руках. Дошаркала до стоявшего рядом с домом Петьки кирпичного каретника и выплеснула воду. Тотчас же с треском раскрылось окошко в доме. Показалась молодая женщина в халате, закричала на всю улицу с руганью:

— Ты бы себе в морду плеснула эту гадость. Словно место другое не нашла.

— Эко диво, — громко ответила старуха, — жирней будет навоз, Фекла Ивановна…

— Я тебе, ведьма, покажу Феклу Ивановну, — замахала рукой женщина, едва не вываливаясь из окна. Круглое рябое лицо ее побагровело от злости. Старуха тем временем резво возвратилась на крыльцо и отсюда пригрозила:

— Ничего, придет время и каретник у Силантия отберут. Лошадей отобрали и каретник тоже возьмут. Останется твой старый лысый хрен на бобах. Тоже пойдешь куда-нибудь землю копать с господами, отбарствуешь…

Прошла в двери, бормоча еще что-то себе под нос. Женщина все же для острастки выкрикнула несколько обидных слов вслед старухе и замолчала, с треском захлопнула окошко.

Опять пробежал Петька, размахивая палкой, как саблей, проковылял, хрипло распевая, пьяный лохматый инвалид на костылях к кому-то в «дом сыщиков», точильщик с точилом на плече надорвал задаром горло в зазывных криках.

Чтобы время шло быстрее, Костя стал вспоминать Фандеково. Скажем, чем занимается сейчас Мария, пока он сидит здесь на крыльце, изнывая от жгучего солнца, облизывая ссохшиеся губы. Воду носит в огород? Нет, этому еще не время. Уж что к вечеру. Пожалуй, с полдней по тропе вдоль берега, заросшего кашкой, возвращается с ведром молока. Идет ровно четко, взмахивая по-солдатски рукой. Рослая тоже как и он, румяная, задорная. И хохотушка, песенница, да плясунья. Вон в заговенье как плясала — пыль столбом. Только и слышно было: «иэх, ты», да «иэх ты»…

Или в доме Ивана Петровича Камышова, бывшего лавочника, шуршит припрятанным от реквизиций миткалем, шотландским сукном. Да выслушивает, как поглаживая отвисшие жирные щеки, наговаривает он ей всякие там прибауточки, да поговорочки. Хоть и к шестидесяти уже, а глаза всегда так и забегают, как увидят молодую женщину или девку рядом с собой…

Нет, скорее всего сидит Мария с Митькой Побегаловым за овинником, на полусгнивших бревнах или воротине, где он недавно сидел с ней. Известно всем в Фандеково, что влюблен Митька в дочку мельника. Рад бы крутиться около нее почаще, да Кости побаивался, его крепких кулаков. Теперь свободна Мария. Зазвал поди-ка за овинник, улещивает, нашептывает всякие словечки, замасливает. А она еще пуще только краснеет, да вздыхает. Высокая грудь так и ходит…

Помрачнел, стал вспоминать о матери. Вот что она делает сейчас знал твердо — валкует сено в огороде. А около