Лев Линьков - Большой горизонт

Сегодня я разорвал и бросил в поток лавы ее карточку… По радио передавали, что в Антарктике при разгрузке корабля в пургу провалился под лед и утонул тракторист комсомолец Иван Павлов. Наверняка полярникам труднее, чем мне.

27 октября, 10 часов. Только что проснулся. Проспал целых три часа. Разбудил меня громкий рев. Это сивучи и нерпы перебазировались к самому пирсу: с лежбища их прогнала лава. Из воды торчат сотни голов перепуганных животных. Подходил к ним близко, совсем не испугались.

Похоже, что извержение пошло на убыль. А гроза над островом бушует вот уже которые сутки. Из-за электрических разрядов опять нарушилась радиосвязь. «Вихря» не слышно и не видно: кругом острова густой туман. Где же сейчас «Баку»? Хорошо, если бы всех женщин и детей увезли на материк. Грустно, скучно будет без Мариши, но на Большой земле ей спокойнее. Почему я такой бесхарактерный: вчера уничтожил Нинину карточку, а сегодня жалею? Ольга Захаровна говорит, что я напрасно тоскую по Нине: «Если так быстро увлеклась другим, значит, не любила».

Неужели и в самом деле не любила? Хватит об этом писать. Точка!..

27 октября, 20 часов. Извержение снова усилилось. Вершина вулкана похожа на огромный красный колпак. Второй поток лавы подполз, к крайнему жилому дому. От лавы пышет жаром. Стена накалилась — не дотронешься. Дом вот-вот вспыхнет. Перенес из него все что мог в клуб. К счастью, клуб стоит на высоком мысу, и лаве сюда не добраться. Назвал мыс мысом Доброй Надежды.

Радиосвязи все нет и нет.

Даже не верится, что Робинзон прожил на необитаемом острове в полном одиночестве целых двадцать восемь лет. Трудно человеку оставаться совсем-совсем одному.

За эти дни у меня было время подумать. Я так мало, почти ничего еще не сделал в жизни полезного, хорошего, зато сколько ошибок успел натворить.

Когда отец уходил на фронт, он сказал мне: «Подрастешь, Алеша, может, и тебе придется взять винтовку в руки. Крепко держи ее, народ ее тебе вручит». А я? Выскочил по боевой тревоге на палубу без оружия.

Павел Федорович Дубравин, второй мой отец, говорил, что плох тот человек, который любит только самого себя. А я до чего постукался? Раком-отшельником назвали, трусом, бирюком… Куда же поехать после демобилизации? Вернуться в Загорье, в школу? А может быть, поехать на какую-нибудь новостройку в Сибирь? Семен Доронин уговаривает махнуть к ним на Камчатку: «Раздолье, передний край».

«Главное, чтобы не было стыдно за бесцельна прожитые годы…»

Только что заработало радио. Время для связи с «Вихрем» и отрядом еще не наступило. Слушал «Последние известия». На целинных землях Сибири и Казахстана собран небывалый урожай. Может быть, мне поехать на целину? Как-то с урожаем у нас на Смоленщине? Дуня писала, что из Ярцева приехали в колхоз новый председатель и агроном, и вроде бы дело пошло на поправку.

28 октября, 8 часов. Установил радиосвязь с «Вихрем» и отрядом. «Вихрь» все еще штормует в открытом море. Капитан третьего ранга запросил, не надо ли меня сменить. Ответил, что нужды в этом нет. Сообщил обстановку на острове.

28 октября, 16 часов. Только что вернулся от самого кратера. Подъем занял три часа. Очень жарко, но терпеть можно. На всякий случай, чтобы не ударило вылетающими из кратера камнями, привязал на голову две подушки. Камни в голову не попадали, но от жары подушки помогли. Кратер — огромная круглая впадина. Лава пыхтит, как тесто в квашне. Внутри вулкана все клокочет. Почва беспрерывно колеблется. Взрывы следуют один за другим. В воздух взлетают «капли» лавы, каждая с хороший бочонок, закручиваются винтом и с оглушительным треском лопаются. Падая на склоны, они сплющиваются, как комья глины. Красиво, но страшновато. Трудно дышать: воздух насыщен серой.

Смотрел в кратер и думал: какая чудовищная могучая силища таится в недрах земли. Вот бы обуздать ее, заставить работать на человека. Сколько энергии пропадает зря, да еще и приносит беды и несчастья. Неужели там, глубоко под землей, и в самом деле происходят термоядерные реакции? Уму непостижимо, дух захватывает! А Ольга Захаровна Баулина рассказывала недавно в клубе, что наши ученые работают над разрешением проблемы управляемых термоядерных реакций. Вода будет топливом. Просто чудо в решете!

На всякий случай, перетащил из жилых домов все, что мог в клуб на мыс Доброй Надежды. Хотел днем написать письмо Дуне, но так и не успел, а сейчас до того устал, что боюсь, не уснуть бы, а надо еще измерить температуру и слой пепла.

29 октября, 10 часов. Извержение действительно идет на убыль. Потоки лавы уменьшились. Тот, что подполз к поселку, остановился и начал остывать. Сверху образовалась корка серо-бурого цвета. Из трещин вырываются струйки сернистого газа. Бросил на корку порядочный камень, он ее не пробил. Наступил сам. Держит. Но ногам так жарко, что пришлось подпрыгивать. Пробил корку шомполом. Шомпол вмиг накалился.

Полкан повеселел. Шторм не больше пяти баллов.

Сходил на скалу «Птичий базар» — ни одной птицы, перелетели на другие острова. Под слоем пепла нашел несколько заживо изжаренных кайр, должно быть, они были подбиты камнями.

По радио передавали статью о предстоящем запуске искусственных спутников земли. Неужели скоро сбудется мечта Циолковского, и люди полетят на другие планеты!

Написал Дуне, что после демобилизации обязательно вернусь в Загорье, в школу. Буду преподавать и поступлю в заочный пединститут. (Написать-то письмо я написал, а когда оно пойдет на Большую землю?!!)

30 октября, 1 час 30 минут. Произошел самый сильный взрыв. Меня сбросило с койки. Выбежал на улицу. Вулкана не узнать: почти треть его вершины исчезла. Сразу стало тихо. Подземные толчки прекратились. Обошел всю базу и поселок. Дома целы. Стекла окон, обращенных к вулкану, выбиты. Многие крыши пробиты камнями. Передал радиограмму в отряд: «Нужны стекло и шифер. Питание рации на исходе. Все в порядке».

Последняя фраза в дневнике Алексея Кирьянова осталась незаконченной: «По-моему, необходимо, чтобы на мысе Доброй Надежды…»

«Вихрь» ошвартовался у пирса только в девятом часу утра, вымытый, надраенный, словно был на параде. Отдавая с ходового мостика последние команды, Баулин закинул руки за спину, что, как я уже приметил, служило у него верным признаком плохого расположения духа.

«Неужели «Вихрь» не нашел «Тайсей-Мару»? Или он опоздал, и шхуна пошла ко дну? А возможно, сигналы бедствия были очередной уловкой рыбаков-хищников, отвлекавших на себя внимание пограничников?» (Мне довелось слышать не одну подобную историю.) Вопросы вертелись у меня на языке, но, видя настроение командира, я не рискнул задать их ему. По вполне понятным причинам я не мог задать их при нем и кому-либо из команды, даже хорошо знакомым мне боцману Доронину и рулевому Атласову. Показалось даже, будто Баулин поздоровался суше, чем обычно, но вскоре я узнал, что у него не было оснований для приветливых улыбок. Собрав всех офицеров в штабе, Баулин рассказал о случившемся.