Роберт Стивенсон - Вечерние беседы на острове

Кокуа сидела на полу. Рядом с нею стояла лампа, а перед нею молочно-белая пузатая бутылка с длинным горлышком. Глядя на нее, Кокуа ломала руки.

Долго стоял Кив у порога и смотрел на жену. Сначала он ошалел, затем на него напал ужас, что торг не удался, и бутылка вернулась к нему, как вернулась в Сан-Франциско. Ноги у него подкосились, винные пары исчезли из головы, как исчезает утром туман над рекой. Затем ему пришла в голову другая мысль, такая странная, что у него вспыхнули щеки.

"Надо удостовериться", — подумал он.

Он затворил дверь, снова тихонько обошел угол дома, затем шумно открыл дверь, бутылки уже не было, а Кокуа сидела на стуле и вскочила, как бы очнувшись от сна.

— Я целый день пил и веселился, — сказал Кив. — Я был в обществе добрых приятелей и теперь только вернулся за деньгами и опять отправлюсь кутить и пировать с ними.

Его лицо и голос были суровы как приговор, но Кокуа была слишком взволнована, чтоб заметить это.

— Ты хорошо делаешь, что пользуешься своей собственностью, — сказала она дрогнувшим голосом.

— О, я всегда и во всем поступаю хорошо, — ответил Кив, подошел к ящику и вынул деньги. Кроме того, он заглянул в тот угол, где он хранил бутылку, ее там не было.

Вдруг ящик швырнуло на пол, как морскую волну, комната завертелась вокруг него, как облако дыма, потому что он понял, что погиб, что выхода больше нет.

"Этого-то я и боялся, — подумал он. — Бутылку купила она!"

Он понемногу пришел в себя и встал, но пот струился по его лицу обильный как дождь и холодный как ключевая вода.

— Кокуа, — сказал он, — я говорил тебе сегодня, какая беда случилась со мною. Я вернусь к своим веселым товарищам, — он при этом спокойно улыбнулся. — Мне доставит большее удовольствие чарка вина, если ты простишь меня.

Она обняла его колени и поцеловала их, обливаясь слезами.

— О, — воскликнула она, — я просила только ласкового слова!

— Не будем больше думать жестоко друг о друге, — сказал Кив и ушел из дома.

Из денег Кив взял только несколько сантимов, положенных им в ящик в день приезда. Очевидно, у него и в мыслях не было пить. Жена отдала за него душу, теперь он должен отдать за нее свою душу, больше он ни о чем думать не мог.

Шкипер ждал его у угла старой тюрьмы.

— Бутылка у жены, — сказал Кив, — и если вы мне не поможете добыть ее, то сегодня у нас не будет ни денег, ни спиртных напитков.

— Не хотите ли вы сказать, что относитесь серьезно к этой бутылке? — спросил шкипер.

— Вот фонарь, — ответил Кив. — Такой ли у меня вид, что я шучу?

— Это верно. Вы серьезны как привидение, — сказал шкипер.

— Ну, так вот вам два сантима, — сказал Кив, — ступайте к моей жене и предложите ей эти два сантима за бутылку, которую (если я не ошибаюсь) она сейчас же вам отдаст. Принесите ее сюда, и я куплю ее у вас за один сантим, потому что для бутылки существует закон: ее следует всегда продавать за меньшую сумму. Что бы вы ни делали, не говорите ей ни слова о том, что пришли от меня.

— Не дурачите ли вы меня, приятель? — спросил шкипер.

— Вам это не повредит, если бы я и дурачил, — возразил Кив.

— Это так, товарищ, — согласился шкипер.

— А если сомневаетесь, можете попробовать, — добавил Кив. — Как только выйдете из дома, пожелайте иметь полный карман денег или бутылку лучшего рома, или что вам вздумается, и вы увидите достоинство этой вещи.

— Отлично, канака, — сказал шкипер, — я попробую; но если вы сыграли со мною шутку, так я тоже потешусь над вами.

Китолов пошел по аллее, а Кив стоял и ждал почти на том же самом месте, где ждала накануне ночью Кокуа; только Кив был решительнее и никогда не отказывался от своей цели, хотя его душа была полна горького отчаяния.

Долго, казалось, пришлось ему ждать, пока он не услышал голос, распевающий в темной аллее. Он знал, что это голос шкипера; странным казалось только, что он так внезапно опьянел.

Вслед за этим и сам шкипер подошел, спотыкаясь, к фонарю. Дьявольская бутылка была у него в сюртуке; другую бутылку он держал в руке и, подходя, поднес ее ко рту и выпил.

— Она у вас, я вижу, — ответил Кив.

— Руки долой! — крикнул шкипер, отскакивая назад. — Подойди на шаг ко мне, и я тебе заткну глотку! Ты думал, что я тебе позволю моими руками жар загребать?

— Что вы этим хотите сказать? — спросил Кив.

— Что? Я хотел сказать, что бутылка эта штука хорошая, вот что! — крикнул шкипер. — Понять не могу, как это я добыл ее за два сантима; но уж вы-то ее за один сантим не получите, в этом я уверен.

— Вы хотите сказать, что не желаете продать ее? — спросил, задыхаясь, Кив.

— Не желаю, сударь! А рому вам выпить дам, если хотите, — сказал шкипер.

— Говорят вам, что человек, у которого находится эта бутылка, идет в ад, — сказал Кив.

— Я во всяком случае попаду туда, я полагаю, — возразил моряк, — а эта бутылка самая лучшая штука, из-за какой только я мог бы туда попасть. Нет, сударь, — воскликнул он снова, — теперь эта бутылка моя, а вы можете отправиться выуживать себе другую!

— Неужели это правда? — воскликнул Кив. — Ради вас лично, умоляю, продайте ее мне!

— Я не придаю значения вашим словам, — возразил шкипер. — Вы считали меня дураком, а теперь видите, что я не дурак, ну и кончено! Коли не хотите сделать глоток рому, так я сам хлебну. За ваше здоровье! И покойной ночи!

И он пошел по аллее по направлению к городу, и, таким образом, закончился рассказ о бутылке.

Кив побежал к Кокуа легкий как ветер. Велика была в ту ночь их радость и велико было с тех пор спокойствие, царившее до конца дней в "блестящем доме".

Кеола, женясь на Леуа, дочери Каламака, колдуна молоканского, жил в одном доме с отцом своей жены. Не было человека умнее этого пророка: он читал по звездам, гадал с помощью злых духов по телу умершего, поднимался один на вершины высоких гор в область горных эльфов и ловил в западню души предков.

Поэтому ни к кому во всем королевстве Гавайском не обращались так часто за советом, как к нему. Благоразумные люди руководствовались его советами в жизни при покупках, при продаже, при женитьбе и даже сам король два раза вызывал его в Кону для разыскания сокровищ Камеамеа. Никого так не боялись. Некоторые из его врагов исчахли от болезни, испорченные его колдовством, а некоторые прямо похищались и исчезали, так что потом люди напрасно искали хотя бы одну косточку их тел. Ходили слухи, что он обладает искусством или даром древних героев. Люди видели его ночью на горах, шагающим с одного утеса на другой, видели его ходившим в лесу, причем голова и плечи его были выше деревьев.