Хэммонд Иннес - Большие следы

Каранджа опять зашипел на нас, и мы больше не разговаривали, молча глядя на край ущелья, где стояли солдаты, и на слонов, медленно спускавшихся по тропе. Прошло почти полчаса. Наконец патрульные собрались вместе и отправились обратно в лес.

— Надо подняться выше, — сказала Мери, — чтобы Тембо увидел костер. Небо ясное, будет луна, и мы сможем спуститься при ее свете.

Каранджа коротко кивнул, повернулся лицом к вершине и пошел. Я чувствовал, что ему этого не хочется, что он волнуется все сильнее и сильнее.

Пройдя еще сто футов, мы добрались до широкого карниза под скальным поясом. Здесь мы устроили привал и долго смотрели, как небо приобретает нереальный зеленый оттенок, а растущий на глазах диск солнца уходит за край земли. Плоские горные кряжи за озером становились черными, облака над Марой внезапно вспыхнули, небо потемнело до лилового.

Мы начали обшаривать ниши в скалах в поисках сухих дров и складывать их на карнизе. Показались звезды. Когда собирать хворост стало невозможно из-за темноты, Каранджа начал разжигать костер. Дрова были мокрые, но постепенно показались язычки пламени. До восхода луны оставалось меньше двух часов. Мы подкладывали веточки до тех пор, пока куча дров не запылала. В бархатную тьму взвились снопы искр, отсветы пламени плясали на скалах, наши лица стали красными, вокруг бесновались тени.

Каранджа выстрогал длинную палку и стал с ее помощью растаскивать угли так, чтобы они издали казались длинной стрелой, указывающей вниз, в ущелье и в сторону озера.

— Думаешь, он увидит? — спросила его Мери.

— Если смотрит в сторону Кулала.

Из-за края Чалби показалась луна, похожая на громадный тяжелый светильник. Она была чуть оранжевой, словно подсвечивалась изнутри. Каранджа опять пошел за дровами. Он был африканцем, и луна тоже была африканская, поэтому Каранджа воспринимал ее как должное, но мне этот пейзаж казался неземным.

Я встал и отправился в расселину в скалах, где Каранджа орудовал пангой, срубая ветки для костра.

— Почему вы здесь? — спросил я. Он повернулся ко мне, опустив руку с пангой.

— Я не хочу, чтобы армия обложила Тембо в этом ущелье. А если он убьет майора Кэрби-Смита… и то, и другое плохо политически. Есть лучше я с ним.

— А чем вы можете помочь?

— Может быть, ничем. Не знаю. Есть трудно для меня. Я африканец, и нет влияния за пределами моей страны. Я не могу писать про слонов. Но теперь, когда я увидел, что происходит тут, как они карабкаются по ущелью, все вместе на этой горе, и направляются к озеру Рудольф… — Он помолчал. — Он и я, мы думаем одинаково теперь, и я имею друзей в правительстве. Когда они узнают, что и я тоже пытаюсь остановить это убийство… Слоны — часть нашего наследия, и, может быть, я доживу до того дня, когда они снова перейдут Кулал, но теперь уже в обратном направлении, и двинутся туда, где они жили, когда я был молодым человеком, — в охраняемые районы, где весь мир снова сможет увидеть их — спокойных слонов, живущих в мире и с достоинством пестующих своих слонят. И не будет чувства голода, и не станут они в ужасе нападать на все, что движется. — Он с улыбкой покачал головой. — Может, это сон, но таковы мои надежды.

Пораженный такой бездной чувств, я несколько мгновений не мог ничего сказать. Наконец я проговорил:

— Вы доиграетесь до того, что вас убьют, если начнете опять палить в Кэрби-Смита. Может, у вас и есть друзья среди политиков, только до них ведь далеко.

— Убьют так убьют, — он усмехнулся, сверкнув белыми зубами. — Но если меня убьют, об этом сообщат в прессе, и все узнают, что Каранджа умирает потому, что он есть против политики истребления. — Он хлопнул меня по спине. — Не надо бояться.

Мы потащили ветки к огню, но они не загорались. Скалы освещала луна, ставшая яркой и белой. Под ее лучами пустыня превратилась в снежное поле.

— Мы сможем отыскать дорогу вниз, — сказал я, но Мери покачала головой.

Вдруг я заметил, как возникший вокруг луны нимб потускнел, а мгновение спустя она исчезла, и моего лица коснулся холодный влажный воздух. Нас стремительно окутали облака. В ущелье сверкнула ослепительная молния, и тут же раздался гром, от которого, казалось, задрожала вся гора. Подул ветер, начался дождь. Гром не смолкал, молнии непрерывно озаряли скалы, под которыми мы укрылись от дождя. Воздух наэлектризовался, я чувствовал это, сидя в расселине и прислушиваясь к буре, которая надвигалась на нас из-за ущелья. Это было похоже на артиллерийскую канонаду, шум стоял оглушительный.

Я не помню, как заснул, а проснулся с рассветом. Воздух был холодный, промозглый и неподвижный, а туман вокруг нашего карниза создавал впечатление, будто мы заточены в пустоте. Я ничего не видел, только скалу, уходившую в облака позади нас.

— Мы идем вниз теперь, — подал голос Каранджа.

Он дрожал в тонкой рубашке, его черная кожа посинела от холода. Нам тоже не терпелось убраться с этой чертовой горы до начала очередной бури. Каранджа спускался быстро, неукоснительно придерживаясь маршрута, которым мы поднимались вверх. На полпути подул ветерок, белый туман сменился белым солнечным сиянием, которое почти ослепило нас. Внезапно стало жарко.

Добравшись до дна ущелья, мы пошли вниз по течению ручья. На тропе виднелись только следы слонов, людей тут не было. Знойную тишину время от времени пронзал крик бабуина. Мы уже стояли под скалистым островком, и ветер дул нам в спину, когда внезапно раздался визг слонов. Каранджа опасливо двинулся вперед, держа ружье на изготовку.

— Дима! — тихонько позвал он.

Мы обошли островок и внезапно увидели его. Дима стоял за скалой, наставив на нас ружье. Узнав нас, он встревоженно закричал, и мы увидели Эйба, лежавшего у его ног с нелепо подломленной правой рукой и пепельно-серым лицом. Его глаза были открыты, и я подумал, что он мертв. Но потом губы Эйба шевельнулись, и он прошептал:

— Посмотри, в порядке ли камера.

Похоже, до его сознания не доходило, что он левой рукой прижимает ее к животу. Когда я сообщил ему об этом, он сказал:

— Возьми ее. Я снимал примерно полторы минуты. Все крупным планом.

Он закрыл глаза; лицо его было покрыто каплями пота, из раны на голове струилась кровь. Мери вытерла ее носовым платком, смочив его в ручье, потом осторожно закатала рукав рубахи. Рука Эйба выглядела так, словно по ней треснули кувалдой: кость была сломана чуть выше кисти, кожа посинела от кровоподтеков. Мери резким рывком распрямила руку, и Эйб тонко вскрикнул.

— Придется накладывать шину. — Эйб потерял сознание, и Мери говорила, обращаясь к Диме. — Что у вас стряслось?