Андрей Свердлов - Схватка с Оборотнем

— Ничего, — ответил Луганов, — все тебя вспоминал.

— Значит, взаимно, — рассмеялся Миронов, — черняевское дело до конца жизни помнить буду.

— Тогда было легче, — вздохнул Луганов. — У нас имелись отправные точки.

— И теперь есть, — отозвался Миронов. — Дело не в этом. Важно уже сейчас обложить его так, чтобы, как только проявится, немедленно взять под наблюдение и его и тех, кто с ним работает.

— Как только отыщем, — сказал Луганов, — сразу начнем распутывать весь клубок. Найти бы главную нить. А данных для этого крайне мало. У вас есть они?

— Почти никаких. Знаем, что он у нас в стране не первый год, что хорошо конспирировался, что его очень ценят его хозяева и что на связь с ним именно сейчас идет агент.

— Скудновато. Пока ничего не брезжит ни у вас, ни у меня.

— Лиха беда начало. Нам бы только найти след. Тогда все пойдет. А след вот-вот проявится.

— Оптимист ты, Андрей Иванович, — усмехнулся Луганов, — это хорошо, конечно.

— А ты, Василий Николаевич, что? Не веришь в успех?

— Верю. Но тревожусь. Пока все очень зыбко.

— Ничего. И в черняевском деле данных тоже было немного. Отыскали всех и взяли всех.

— Как договоримся? Будешь мне звонить?

— Позвоню. Если у тебя что срочное, знаешь, как сообщить?

— Знаю.

— Ну, счастливо тебе, Василий Николаевич.

— И тебе счастливо, Андрей Иванович. Будем ждать.

— И действовать.

— Как и положено в нашей работе.

С утра Димка забежал за Валеркой, и они отправились в контору совхоза.

— Прямо скажем: дядя Костя, вы обещали, берите отпуск, — говорил Димка, быстро вышагивая по улице поселка.

— Он же не обещал, — сомневался Валерка.

— Молчи ты! Вечно ноешь! — кричал Димка. — Обещал — и все! Зато в такие походы походим, что…

— Он же не обещал, — упорствовал Валерка.

У конторы совхоза стояли грузовики, входили и выходили люди. Отчитывал кого-то бригадир тракторной бригады.

Ребята проскользнули мимо спорящих, прошли по узкому коридору, Димка просунул голову в дверь бухгалтерии:

— Настасья Алексеевна, дядя Костя где?

Младший бухгалтер, полная ворчливая женщина, оторвалась от счетов.

— Нет вашего дяди Кости… Что это с Рогачевым, не заболел ли? — спросила она у кассира.

— Вчера вроде здоров был, — сказала та, — выносил ведро. Свет в комнате горел. Ты мальчишек-то и пошли, Насть, пусть спросят: если болен, не надо ли чего?

Димка, не дожидаясь окончания разговора, закрыл дверь и побежал к выходу, Валерка за ним. Они пронеслись по главной улице поселка, свернули к дому Рогачева и вдруг увидели толпу людей у дверей, машину «скорой помощи», милицию.

Они подбежали к дому и скоро уже толкались в толпе и молча расширенными глазами смотрели друг на друга.

— Эт ведь надо ж — себя жисти решить! — говорила рослая повариха из совхозной столовой. — Недаром, бабы, таким бирюком он жил. Женщин сторонился, с людьми не знался…

— Шпиён, как есть шпиён, — вторила старушка пенсионерка Ниловна, — и в письме, что директор читал, там все прописано.

Димка, таща за собой Валерку, пробился к крыльцу. Вдруг толпа отпрянула и напряглась. Два санитара неловко вынесли на носилках укрытое простыней тело, из-под простыни торчали носки начищенных ботинок.

Мальчишки, не веря глазам, смотрели на носилки, на начищенные носки ботинок.

— Пустите! — вдруг кинулся вперед Димка. — Дядя Костя!

Милиционер взял его за плечо.

— Ты куда лезешь? Какой еще дядя Костя?

— Это ж дядя Костя на носилках! Что с ним? — спросил Димка.

— Иди-ка отсюда, малец. Наворочал делов твой дядя Костя…

— Как это наворочал? — закричал Димка. — Вы что такое говорите?

— Говорю: домой иди!

Валерка заплакал:

— Дим! За что он…

К ребятам подошел директор школы.

— Голубев, Бутенко, идите-ка, правда, домой. Зачем вам здесь толкаться… И ведь надо же, как мы с этим Рогачевым промахнулись!

— Что вы такое говорите, Никита Семенович, — закричал Димка, — он замечательный человек! Он в лагере сидел. Его пытали! А он не выдал никого!

Директор положил руки на плечи ребят и отвел их в палисадник. Отсюда не было слышно людских пересудов. Ревела, разворачиваясь, «скорая помощь».

— Ребята, — сказал директор, — мы в школе Рогачева приняли с распростертыми объятиями. С вами он ходил в походы. Вы его полюбили. Ничего странного в этом нет. Взрослые и то ошиблись… Так вот, Рогачев оказался очень плохим человеком. — Директор пристально посмотрел на ребят сквозь очки и замигал глазами. — Вам, я понимаю, сейчас больно. Но такой человек недостоин жалости!

— Да какой «такой»? — всхлипывал Валерка. — Он хороший был, он нам о войне рассказывал…

— А еще о чем? — насторожился директор.

— Ни о чем плохом никогда! — Димка исподлобья взглянул на директора. — И всегда выручал. Вон когда Толька Шмыганов ногу подвернул, он его пять километров на спине нес… Вы нам не говорите, что он плохой, мы все равно не поверим!

— Как же ты можешь, Голубев, так разговаривать со старшими? Если я говорю, так знаю, что говорю. Он письмо оставил, в нем написал о своей жизни. Он действительно был подпольщиком, попал в лагерь, но там не выдержал, предал товарищей. И повесился оттого, что заговорила совесть.

Димка встал со скамьи и пошел прочь из палисадника. Его догнал Валерка. Они долго шли молча. Вышли за поселок, подошли к опушке. Здесь Димка повалился в траву.

— Никогда не поверю, — сказал он, подымая голову, на щеках блестели слезы, — что хочешь делай, не поверю, что дядя Костя был изменник!

— А тогда-то, — сказал Валерка, шмыгая носом, — помнишь, вечером-то… он говорил, что получается вроде он изменник…

— Он и говорил, что получается, а на самом деле он никого не выдал!

— Узнать бы, что он в письме написал!

— Так нам и покажут.

Они полежали молча. Потом Димка встал.

— Айда к нему! Возьмем на память какую-нибудь вещь.

Дождавшись вечера, они подошли к дому. Однако попасть в комнату нечего было и думать. Соседи и просто прохожие с самого утра толпились под окнами Рогачева, обсуждали происшествие.

— Прямо так и написал в письме, — ораторствовала в толпе повариха, — мол, я не человек и не заслуживаю снисхождения. Сам себе и выношу, мол, приговор.

— Вишь, душегуб-то какой был!

— Оно хоть и душегуб, а совесть не всю растерял, — вмешался старик на костылях, — сам, вишь, себя прикончил. На это тоже силу надо.

— Прямо так в письме и прописал, — продолжала повариха.

— Это ведь при нас он тогда письмо писал! — сказал вдруг Валерка.