Вячеслав Демченко - Обреченный мост

— Сейчас они взлетят к небу.

И действительно: не прошло и трёх минут как громыхнул отдалённый взрыв. Эхо прокатилось по ночному лесу и горам. Гул машин прекратился. И там, откуда донёсся взрыв, и на мгновение осветилась кромка низких облаков, поднялась беспорядочная стрельба.

— Что это? — спросил кто-то из партизан.

Комиссар пояснил:

— Наши мины сработали. Головная машина наскочила и взорвалась. Фашисты на других машинах с перепугу палят вслепую. Это у них бывает частенько. Считают, что попали в засаду и окружены партизанами. До утра никуда больше не сунутся.

— А как вы узнали, что они сейчас должны взлететь? — спросил у комиссара Вася Ерёменко.

— Да как тебе объяснить, парень? Видать, потому, что за эти годы я много раз побывал здесь. Запомнил каждый зигзаг и поворот дороги. Определил по гулу машин, до какого поворота они доехали. А там — наши мины. Теперь понял?

— Теперь я очень понял, — ответил Вася комиссару. — Спасибо. Может, ещё понадобится этот урок и мне.

Идущие в авангарде приостановились: короткий привал. Измученные, уставшие партизаны молча падали наземь.

Подойдя к раненому Левкову, Тарас Иванович спросил:

— Ну как ты, друг Миша, себя чувствуешь?

— Да вот, думаю, что кость цела, но, наверно, надолго выйду из строя.

— Ничего, — ответил комиссар. — Поправишься, ещё и на твою долю хватит бить фашистов. А сейчас крепись. Всё будет хорошо. Я услышал, что командира убили, а не смог поверить. Чую — живой, и всё. Вот видишь, как бывает, Миша? Чувства всё же говорят правду.

— Да, это так, — сказал Михаил комиссару. — Но я думаю, что не родился ещё тот фриц, который должен убить меня. Я ведь живучий.

— Да оно-то так, ты у нас из особого теста состряпан, — улыбнулся Руденко. — Хоть всякому концу приходит конец, но не в одно время, дорогой товарищ Миша.

Где-то там, под перевалом, в небо взлетели одна за другой три ракеты. И, как по команде, закончилась бессмысленная фашистская перестрелка. Стал слышен надрывный вой мотора какой-то машины, взбирающейся по алуштинской дороге.

После короткого отдыха партизаны тронулись дальше.

— Молодец, Серёга, — сказал Руденко, пристраиваясь в авангард, к разведчикам. — Да ты, впрочем, всегда молодец. Урок Финской даром не прошёл.

— Ещё тот урок, — кивнул Хачариди. — Врагу не пожелаешь. А всё-таки, чего мы на этих, — он показал, не оборачиваясь, за спину, будто и так было не понятно, о ком речь, — наехали? Ладно бы на жандармов или офицерьё, а то сидят тихо…

— Стратегия, — отозвался комиссар. — Не зимой, так весной погоним фрица к чёртовой матери, водохранилище нам самим понадобится.

— Мудрёная стратегия, — тряхнул курчавым чубом Хачариди. — Хотя как знать… — продолжил он вполголоса, когда Руденко растворился в темноте по ходу колонны. — Показали немцам, что мы плотину взрывать не собираемся, а значит, и ни к чему большой караул здесь держать.

…Шли чёрными тропами, неся на усталых плечах трофейное оружие, боевого командира и ещё троих раненых. Уставшие, голодные, только к рассвету добрались в расположение отряда. Разошлись по своим шалашам, падая брёвнами на подстил из ветвей и листвы, ни о чём больше не говоря ни слова. Несколько мгновений ещё слышны были только стоны да вздохи, а затем наступила мёртвая тишина.

И удалось поспать целых шесть часов подряд, прежде чем прибежал посыльный из штаба. Пришла радиограмма из ЦШПД: выдвигаться в район долины Коккоз и подготовиться к приёму отряда диверсантов.

Новик в качестве «флюгера» и впрямь находится на крыше.

Блиндированной крыше склада «B», — объекта, помеченного на картах разведотдела жирным красным кружком. Сколько сотен тонн топлива хранилось тут, в старинных казематах и штольнях — толком и известно-то не было. Но то, что именно сюда, на базу «Kriegsmarine», свозят с «Керчи товарной» ребристые бочки с маркировкой «огнеопасно», выгруженные из составов, проскочивших партизанские засады — знали достоверно. Отслеживались они ещё от самой Владиславовки и теми же партизанами.

Бывший пороховой погреб форта ничуть не выделялся на мрачном фоне Ак-Буруна — обрывистого каменистого мыса, замыкавшего Керченскую бухту. Со стороны и не разглядишь. Как, впрочем, оставалась почти незаметной и вся крепость, некогда равная по значению и мощи Кронштадту, — но в отличие от последнего практически не заметная ни с берега, ни с моря. Потому как эта крепость в своё время, была чудом фортификации.

Построенная в 1857 году, при Александре II, талантливым инженером и главным «строителем» Севастопольской обороны 1854—55 годов генерал-адъютантом Тотлебеном, Керченская крепость когда-то была одной из семи главнейших крепостей России, и предназначалось ей быть главной и единственной опорой Российской империи на Чёрном море. Прискорбные условия мирного договора 1856 года весьма ограничивали военные возможности империи на этом фланге. Строили Керченскую крепость секретно, но с размахом. И, надо сказать, она вполне оправдывала своё предназначение.

Её соорудили как бы крепостью «шиворот-навыворот» — она не возвышалась над берегом мощными стенами и зубчатыми башнями, а вгрызалась в скалу на десятки метров вглубь подземными казематами, пороховыми погребами, казармами, потайными переходами, соединяющими батареи, так что снаружи, кроме не слишком приметных ворот, оставались только едва заметные капониры, бастионы, входы в потерны.

Понятно, что проникнуть сюда морякам-разведчикам стоило немалых усилий.

Трудно даже сказать, что было опаснее: или прыгать в неизвестность с парашютом, или высаживаться штормовой ночью в совершенно неподходящем, зато и не слишком охраняемом месте с утлой надувной шлюпки, или же пробираться к Ак-Буруну по земле, а то и под нею, родимою…

Это потребовало знания немецкого на уровне фольксдойч и удалось, в общем-то, только благодаря обычной управленческой неразберихе, столь свойственной немецкому педантизму. Это когда отдельное управление создавалось по ведомству медных котлов, отдельное по выдаче пшёнки, ещё одно — по древесному углю и обучению армейских поваров, да и для съёма навара, наверняка, отряжена особая Sonderkommando. И в конечном итоге каша получалась изрядная. Так же обстояло дело и в отношении прифронтовой контрразведки: армейские отделы 1С, CD, Абвер, комендатура полевой жандармерии, — все радели за безопасность прифронтовой 500-километровой зоны. Так что, фигурально говоря, толкались плечами, а реально происходило так: непонятное одним службам соотносилось ими с компетенцией других.