Виталий Олейниченко - Красное золото

Девушка осторожно, словно проверяя на наличие яда, откусила от худосочного пельменя и поморщилась. Я знал, что именно ей не понравилось, а потому, перегнувшись через спинку стула, взял с соседнего столика солонку и поставил ее перед изголодавшейся шатенкой. Наверное, будь она американкой, на основании предложенной ей солонки она обвинила бы меня в сексуальном домогательстве. Но девушка была нашей, без затей, а потому просто мило улыбнулась… На следующий день я снова подвергал жизнь риску в той же «Пельменной» и увидел ее в очереди к кассе. Шатенка поймала мой взгляд и сделала сосредоточенное лицо, вспоминая. По всей видимости, будь она американкой, на основании повторной встречи она обвинила бы меня в сексуальном преследовании. Но девушка была нормальной, без отклонений, а потому мы просто познакомились и разговорились, а в конце рабочего дня встретились на автобусной остановке и поехали ко мне. Смотреть монографии. Что это такое, Катя не знала и была страшно заинтригована. До монографий дело, однако же, не дошло, а вот до постели, напротив — дошло едва ли не сразу по приезде… Будь она американкой, на вполне бесспорных основаниях у нее открылось бы широчайшее поле для деятельности, вплоть до полного импичмента. Но Катюша была более чем нормальной, а потому просто осталась у меня жить.

Кажется, ее родители, с которыми меня, кстати, лично так и не познакомили, были не в восторге (мягко говоря) от нового дочкиного увлечения, и в конечном итоге это, вероятно, сыграло свою роль в ее уходе, но тогда мы ни на что не обращали внимания, потому что нам было очень хорошо друг с другом. По выходным мы гуляли по городу, взявшись за руки, а ночью спали под одним одеялом.

По правде говоря, меня родители девушек на выданье вообще терпят с трудом. Наверное, чувствуют каким-то непостижимо-тайным шестым родительским чувством, что не мне суждено составить тихое семейное счастье их любимой дочурки. Хотя, на мой взгляд, дочурка вполне в силах сама выбирать, с кем ей спать, а с кем — нет. А то бывает, знаете ли, и так: сначала родители к дочкиному телу никого не пущают, а потом, по прошествии некоторого времени, это самое тело уже никому и даром не нужно. И полнится белый свет одинокими женщинами с неустроенной судьбой, чтящими своих родителей на словах и клянущими их в душе. Феминистки, понятно, не в счет… Хотя, как посмотреть — это ведь тоже результат определенного воспитания. А не в счет как раз — всяческие дальнейшие жизненные коллизии.

И такое положение вещей, пожалуй, является нормальным для большинства родителей. Вот моей маме, к примеру, все мои девушки очень даже нравились лишь до тех пор, пока были просто добрыми знакомыми и подругами. Но как только возникала более-менее реальная опасность перехода их в зыбкий статус «почти жена» (не путать с невестой!), мама исключительно быстро находила в очередной претендентке столько изъянов глобального характера, что становилось совершенно непонятно, как сию спешащую замуж Бабу-Ягу не отстрелили из жалости еще во младенчестве по дороге из роддома…

По телевизору передавали очередной выпуск новостей: группа наших родных разъевшихся бюрократов пребывала где-то в Европе: то ли в Германии, то ли в Британии. Наши традиционно предлагали местным активнее инвестировать их крепкую валюту в нашу хилую экономику. То ли германским, то ли британским бизнесменам валюту свою было безумно жалко — они точно знали, что ее всенепременнейше разворуют на необъятных просторах загадочной России — но, будучи дипломатами, напрямую отказать назойливым славянам в мятых смокингах воспитанные европейцы не решались, а потому традиционно делали постные лица и обещали подумать. Потом сюжет вернулся к отечественной действительности — и камера оператора запрыгала по непроезжим ухабам, выхватывая то скорченные голые деревья, то проржавевшие останки некой колесно-гусеничной техники.

Я начал мрачно жарить на завтрак яичницу с помидорами и продолжал вспоминать…

…До Кати, как я уже говорил, у меня была Оля. Оля не являлась красавицей в смысле соответствия манекено-модельным образцам: там и там не то чтоб девяносто, а там — не совсем шестьдесят, но зато она не требовала от меня ничего больше того, что я мог ей дать. По-моему, даже замуж не хотела. По крайней мере, никогда об этом не заговаривала.

А вообще: что есть красота? Жены кроманьонцев были изрядно волосаты. Античных красавиц мать-природа наделяла носами, которые теперь в обиходе принято именовать не иначе как «шнобель». А в Средние века, к примеру, эталоном женской красоты служили тощие, как столовский бутерброд, девицы с выбритыми до середины головы волосами, на манер китайских монахов из монастыря Шаолинь. К тому же эти худосочные барышни отличались полным отсутствием грудей, торчащими животами, отвисшим задом и спичкообразными ножками. Вся эта нелепость являла собой классическую городскую нимфу века, этак, пятнадцатого. Это у них, вероятно, от зимней бескормицы было, а поди ж ты — идеал красы неземной. Сейчас такую моментом в больницу для дистрофиков свезли бы, а тогда вполне вдохновенно писали с них Еву и Венеру… Я уж не говорю о всяческих дивах с заросших райскими кущами тропических островов. Тамошние красавицы сплошь покрыты такой густой и затейливой татуировкой, что любой наш бывалый урка со стажем при виде их незамедлительно впал бы в экстаз и от восторга скончался в конвульсиях… А те самые манекены метр-восемьдесят с заплетающимися при ходьбе ножками «восьмеркой» и извечно-глуповатой улыбочкой, которыми пестрит дебильная реклама и обложки всевозможных неумных журналов, у меня вообще никаких положительных эмоций не вызывают. Окромя жалости. Потому что я люблю другой тип женщин: любой внешности, но чтобы кроме бюста и ног была еще и голова. Желательно — не только в качестве полигона для испытания косметики… Разумеется, такой взгляд сформировался у меня далеко не сразу, а явился результатом долгих блужданий от типажа к типажу и выявления собственных пристрастий методом проб и ошибок. Приятных проб и горьких ошибок…

В общем, Оленька мне нравилась не в пример больше тех самых, с «восьмерками» и прочими «вайтлсами». А то, что она не упоминала про женитьбу, делало наши отношения доверительными и не фальшивыми. Возможно, именно поэтому мы до сих пор остаемся друзьями и даже перезваниваемся иногда, и не только по праздникам. Расстались же мы лишь потому, что некий иссохшийся по Оле сокурсник, совершенно ей при этом не противный, предложил ей свою руку, сердце, двухкомнатную квартиру и новенькую «восьмерку», а моя дорогая Оленька всегда была реалисткой и прекрасно знала, что некая часть моего сердца, равно как и прочие детали организма, ей и так принадлежат вполне безраздельно, а вот руку для кольцевания я ей предлагать не буду при всей своей любви. Ну, разве только под старость, из вежливости. Да еще чтоб было, кому стакан воды подать, если что… Только ведь обязательно, когда это «если что» наступит, и пить-то не захочется…