Игорь Коваленко - Жара в Аномо

— Как же теперь?

— Как и прежде. Вперед.

— Нет у тебя сердца, старшой, нету. — Сергей вскочил, отшвырнув ящик, на котором сидел. — Раз они такое вытворяют, надо гадов поубивать на месте! Не-е, я рвану в город, я им шороху наделаю! За друга! За всех этих бедолаг! Это ж нельзя так оставлять! Не-е, я рвану сейчас же, по горячему! Передавлю гадов собственными руками! Будь что будет! Сам! Подлые! Контра — она везде контра! Я, знаешь, с разными загранбандамн дипломатию разводить не буду! Они лучших людей в гроб, а я в сторонке? Не-е-е, брат, шалишь!

Перед Кориным метался не прежний добродушный увалень, а совсем другой человек, незнакомый, страшный, почти обезумевший.

— Возьми себя в руки, — призывал Борис. — Куда ты рванешь? Кого накажешь? Кого? Где? Не будь ребенком.

— Я их, бандюг, по роже узнаю! Хоть тут, хоть где!

— Дай ключ, Гринюк.

— Чего?

— Ключ, говорю. Дай сюда ключ от машины.

— Ну нет, старшой, ты меня не знаешь!

— Не валяй дурака, Серега.

— Слушай, бурмастер, дорогой ты наш, тебе колодец важней? Какой-то колодец важней? Да? В такой момент… Я сейчас, знаешь, что хошь сокрушу. — Сергей в крайнем возбуждении подскочил к Борису вплотную. — Если на то пошло, ты во всем виноватый. Да! Ты с ним был. Вы были вместе. Все знают, что вы уехали вместе позапрошлым вечером, так? Вот и объясни, дорогой товарищ, как с ним могло такое случиться? Да! Объясни! Всем объясни!

Борис сжал зубы. Гринюк увидел, как вздернулись желваки на побелевшем его лице и еще резче обозначилась чернота вокруг воспаленных глаз, и понял, что Корин измотан, что не спал ни минуты все это время, что очень тяжело переживает случившееся.

Из барака с антенной на крыше вышла женщина в клетчатой рубахе и шортах, Габи Амель. Она, спотыкаясь, точно слепая, направилась к "газику".

Гринюк снова провел по лицу кулаками и словно содрал наконец с себя невидимую пленку, пересилил отчаяние и растерянность, взгляд его приобретал осмысленность, движения, судорожные еще несколько мгновений назад, постепенно делались четкими, уверенными.

Он плеснул себе в лицо полную пригоршню воды, жадно напился и снова плеснул, отдышавшись.

— Ну вот, — вздохнул Борис Корин, — а теперь дай мне ключ.

— Тебе-то на кой машина? — тихо спросил великан,

— Отвезу Габи обратно. Лучше уж ей быть со всеми. И вот еще что, дружище, надо бурить на воду. Надо успеть до нее добраться, пока не перетащили "бэушку". Зря ты оставил ребят, зря.

— Ладно уж, не бухти, и так тошно…

— Давай ключ, не дури. А сам поостынь малость. Присмотришь тут вместо меня. Я постараюсь живо обернуться.

Но Сергей зашагал прочь, огромный, сильный, разъяренный, бросив через плечо:

— Сам привез, сам и обратно доставлю. Но ты не прав.

Городские часы еще не отстучали девяти вечера, а в ночном баре "Кутубия" на улице Капуцинов уже извергал джазовые синкопы видавший виды музыкальный ящик папаши Гикуйю.

Владелец заведения скучал за стойкой, равнодушно наблюдая за парой наемных танцоров, в обязанность которых, судя по телодвижениям в ритме полумузыки-полустона, входило этакое щекотание эротического воображения посетителей.

Гикуйю не имя бармена, а прозвище, коим с незапамятных времен тут наделяли многих переселенцев кенийского происхождения. Разумеется, переселенцев небелых.

Голенастая девица и ее расхлябанный долговязый партнер танцевали с подчеркнутым самозабвением, лавируя между столиками, за одним из которых какой-то молодой африканец пренебрежительно листал иллюстрированный журнал из тех, что в изобилии валяются на подоконниках претендующих на изысканность парикмахерских, аптек, кафе или чисто питейных уголков большого города.

За другим столиком, в глубине небольшого зала, стилизованного под африканскую суперэкзотику, чинно восседали европейцы: благообразного вида господин лет сорока пяти и чопорная дама весьма почтенного возраста.

Возле раскрытого, занавешенного лишь прозрачным тюлем окна, внимательно наблюдая за улицей, смаковал питье еще один субъект, белый верзила лет тридцати.

— Вуд! — внезапно прорезался сквозь грохот музыки хриплый голос сидящего у окна.

Тот, кого окликнули, не меняя ни позы, ни выражения лица, продолжал почтительно беседовать с престарелой леди.

Но Хриплый не повторил оклика, он не сомневался, что его услышали, он только поспешно перевел глаза с окна на потолок, взгляд его стал отрешенным.

С вкрадчивым треском откинулся бамбуковый полог, с улицы вошел плечистый, невзрачно одетый, небритый человек.

Его каштановых волос давно не касались ножницы и расческа, густыми волнами они стекали от широкого лба на засаленный ворот заношенной замшевой куртки, обрамляя смуглое, красивое лицо.

Взглядом ослепительно-синих глаз он медленно, словно кинокамерой, провел по залу и остановился на бармене, который, подобно прочим, казалось, вовсе не заметил его.

Так не бывает, чтобы в сравнительно маленьком помещении не обратили внимания на входящего.

Вероятно, явное невнимание к нему не понравилось мужчине в замшевой куртке, однако он не подал вида. Ухмыляясь, двинулся к стойке походкой обнищавшего принца.

Бармен безучастно принялся изучать свои ногти. Пришелец нахмурился и так хлопнул ладонью по стойке, что тот мигом поднял на него глаза.

— Ты что, Гикуйю, уже воротишь нос от бродяги Матье?

— Тебя не узнать, Ники, — нехотя отозвался папаша Гикуйю.

— Еще бы… — Человек по имени Ник Матье вновь оглядел заведение. — Целую вечность не встречались с малюткой "Кутубией". Потускнела твоя красавица. Даже курочки не порхают, как прежде.

Гикуйю развел руками:

— Да, не те времена.

— А на улицах сплошной карнавал, — сказал Матье. — Будто с цепи сорвались. Я и не подозревал, что в этом городишке столько напичкано. В этом паршивом городишке…

— Миллион без трех сотен, — сказал бармен, и в голосе его проскользнуло нечто схожее с гордостью, — трех сотен тысяч, правда.

— Плодитесь, плодитесь, я не против.

— А что с цепи сорвались — это верно, — заметил Гикуйю. — Именно с цепи, братишка, верно сказано. Греби поближе к стойке, ополосни глотку по такому поводу.

Ник Матье приблизился к нему и небрежно помахал какой-то бумажкой, вопрошая:

— Уж не ради ли паршивого глотка ты гонял посыльного в Шарбатли?

— Нет, — ответил бармен, глянув на записку, — я тебя не звал.

— Серьезно? — произнес Ник Матье. — Что ж, значит, мальчишка что-то напутал. Сделаем вид, что так оно и есть. Ты не против?