Поль Верн - Сороковое восхождение французов на Монблан

В этот момент слышится грохот.

— Лавина! Лавина! — кричите вы.

— Что случилось? Что вы делаете? — вторит проснувшийся Левек.

Увы! Это был всего лишь какой-то предмет обстановки, который я опрокинул в кошмарных метаниях. Так прозаическая лавина вернула меня к реальности. Я посмеялся своему испугу, направление течения сменилось на обратное, а вместе с тем появились и честолюбивые мысли. Мне надо приложить совсем немного усилий, чтобы ступить на эту столь редко покоряемую вершину. Эта победа равна любой другой! А несчастные случаи редки, очень редки. Да и происходят ли они на самом деле? А какой чудесный вид должен открыться с вершины! И потом, как велико удовольствие совершить то, что не осмелились сделать столько других людей!

Подобные размышления укрепили мою душу, и я стал спокойно дожидаться времени выхода.

Около часа ночи шаги проводников, их разговоры, шум открывающихся дверей дали нам понять, что момент приближается. Вскоре в нашу комнату вошел месье Раванель:

— Вставайте, вставайте, господа. Погода чудесная. К десяти будем на вершине.

При этих словах мы мигом расстались с постелями и быстро приступили к туалету. Двое наших проводников, Амбруаз Раванель и его кузен Симон, пошли вперед на разведку. С собой они взяли фонарь; его свет должен был указать направление, в котором нам предстояло идти. А еще они вооружились ледорубами, чтобы в самых трудных местах рубить для нас ступени. В два часа мы все связались веревкой. Вот в каком порядке мы выступили в путь: передо мной, во главе группы, шел Эдуар Раванель, за мною — Эдуар Симон, потом — Донасьен Левек; следом — оба наших носильщика — оба, потому что мы прихватили с собой хозяина убежища Больших Мулов, — и, замыкая группу, весь караван господина N…

Когда проводникам и носильщикам роздали провизию, был дан сигнал к отправлению, и мы двинулись в полнейшей темноте, ориентируясь только по фонарю, который несли ушедшие вперед проводники. В нашем шествии было что-то торжественное. Разговаривали мало, неотступно преследуемые ощущением неизвестности, но эта новая и очень жесткая ситуация возбуждала нас и делала нечувствительными к опасностям, в ней скрывавшимся. Окружающий пейзаж был фантастическим. Очертания людей и предметов едва угадывались. Огромные белесые неясные глыбы с чуть лучше прорисованными черными пятнами закрывали горизонт. Небосвод светился каким-то странным сиянием. Впереди, на неопределимом расстоянии можно было видеть мигающий фонарь прокладывавших дорогу проводников, и мрачное молчание ночи нарушалось только сухим отдаленным стуком топора, вырубавшего во льду ступени.

Мы медленно и со всевозможными предосторожностями поднялись на первый уклон, направляясь к основанию купола Гуте. Часа через два утомительного подъема мы вышли на первое — так называемое Малое — плато у подножия купола Гуте на высоте 3650 метров. Передохнув несколько минут, продолжили подъем, уклоняясь влево и выбрав тропу, которая вела к Большому плато.

Но группа наша была уже не так многочисленна, как прежде. Господин N. вместе со своими проводниками отстал: усталость вынудила его отдыхать немного дольше.

К половине пятого горизонт начал светлеть. В этот момент мы шли по склону к Большому плато, куда добрались без особых хлопот, и вскоре достигли высоты 3900 метров. Завтрак мы вполне заслужили. Вопреки обыкновению и у Левека, и у меня пробудился хороший аппетит. Это было добрым знаком. Значит, мы приспособились к снегам и случайным приемам пищи. Наши проводники обрадовались и считали теперь успех нашего восхождения обеспеченным. Что касается меня, то я находил, что они слишком поспешны в суждениях.

Несколькими минутами позже нас догнал господин N. Мы настойчиво уговаривали его поесть. Он упрямо отказывался, потому что страдал от спазма желудка, столь обычного на больших высотах. Он казался очень удрученным.

Большое плато заслуживает отдельного описания. Направо поднимается купол Гуте. А прямо за ним виднеется вершина Монблана, возвышающаяся над куполом на 900 метров. Налево расположены Красные скалы и Проклятые горы. И весь этот огромный цирк сверкает ослепительной белизной. Со всех сторон его рассекают огромные трещины. Одна из них поглотила в 1820 году троих проводников из числа спутников доктора Хемела и полковника Андерсона[26]. Много позже, в 1864 году, там же погиб Амбруаз Куте[27].

Плато это надо пересекать с величайшими предосторожностями, потому что нередко трещины прикрыты тонкой снежной коркой. Более того, часто по плато проносятся лавины. 13 октября 1866 года английский путешественник и трое его гидов нашли смерть под ледяной глыбой, сорвавшейся с главной вершины. После чрезвычайно опасных поисков удалось найти тела проводников. Казалось, вот-вот будет найдено и тело путешественника, но на то же место обрушилась новая лавина, и поиски пришлось прекратить.

Перед нами открывались три дороги. Обычная дорога вела влево, к подножию Проклятых гор; шла она по некоему подобию долины, называвшейся Подворотней[28], или Коридором, и выводила по умеренной крутизны склонам к нижним обрывам Красных скал.

Вторая, реже посещаемая, огибала справа купол Гуте и вела к вершине Монблана по соединявшему их гребню. Но тогда нам пришлось бы часа три идти по головокружительной крутизне и взбираться по труднопроходимому пласту подвижного льда, называющемуся Горб Дромадера[29].

Третий путь предлагал двигаться в лоб к вершине от Коридора, с подъемом по ледяной стене высотой в 250 метров, шедшей вдоль нижних обрывов Красных скал.

Проводники сказали, что по первой дороге пройти нельзя из-за недавно открывшихся трещин, полностью ее перегородивших. Стало быть, приходилось выбирать между двумя другими. Лично я предпочел бы вторую, ту, что шла через Горб Дромадера, но ее посчитали слишком опасной, и было решено, что мы пойдем на штурм ледяной стены, вздымавшейся на пути к вершине от Коридора.

Когда решение принято, лучше выполнять его, не рассуждая. И вот мы пересекли Большое плато и подобрались к подножию поистине страшного препятствия.

Чем дальше мы продвигались, тем круче становился склон, приближаясь, как мне показалось, к вертикали. Кроме того, под ногами обрисовались многочисленные трещины, которых мы раньше не замечали.

И тем не менее мы начали этот трудный подъем. Один из проводников впереди начинал рубить ступени, второй их заканчивал. Мы делали по два шага в минуту. Чем выше мы поднимались, тем круче уходил вверх склон. Проводникам даже приходилось совещаться относительно выбора направления; говорили они на диалекте и, кажется, не всегда были единодушны, что не назовешь хорошим признаком. Наконец подъем стал настолько отвесным, что наши шапки касались икр впереди идущего проводника. Картечь ледяных обломков, летевшая при рубке ступеней, слепила глаза и делала наше положение еще более трудным. Тогда я обратился к взбиравшимся впереди проводникам.