От дороги и направо - Станислав Борисович Малозёмов

глянуть – что за городец – этот самый Городец. Получилось так что я сразу наугад двинул в старый город, где половина домов – или музеи какие-то, или сами – экспонаты древности. Я много не буду рассказывать про Городец. Потому, что получится отдельная не очень худенькая книжка. Это уже в следующий раз. Может, и напишу. Но если коротко, то таких милых, уютных и похожих на добротную декорацию для красивого мультика городков и деревенек я никогда не видел ни до, ни после. Город этот старинный, можно сказать – антикварный. Он практически ровесник Москвы. В 1152 году его основал сам Юрий Долгорукий. Потом его и палили, и разваливали разные монголоидные орды вроде воинов Батыя, и волжские булгары, и свои родимые, но завистливые русаки. Но Городец отстраивали таким же, каким он был до разорения, мастеровые мужики, которые умели всё. Как получилось, что в одно место на Волге судьба- индейка собрала, сгрудила и повязала общей любовью к Городцу великое множество талантливых мастеров – не могут объяснить и сейчас. А тогда об этом и не думал никто. Говорили практично, без щансов на возражения: – Такова воля Божья.

Скорее всего, так оно и было. Потом по дороге из Золотой орды в Городец привезли почти умирающего великого Александра Невского. Вскоре он совершил здесь все положенные церковные обряды и помер. А править городецким княжеством стал один из сыновей Невского – Андрей. Андрей Городецкий. Правил он долго, до самой смерти, и успел много хорошего сделать. Он и превратил простой забубенный городищко, каким по Руси и счёту нет, в единственный в своем роде Город Мастеров. Здесь родился и жил учитель и наставник самого Андрея Рублёва, иконописец старец Прохор. Это мне вчера, пока ели колбасу, Андреич быстренько рассказал.

Потом Городец снова сожгли и он пропал из русской истории надолго. До тех пор, пока сам Иван Грозный не разделил Русь на опричнину и земщину. В земщину вошел и Городец. То есть он стал не целиком подневольным и некая свобода снова собрала в нём лучших из лучших мастеровых людей со всей Руси.

А с конца XVIII века Городец счтался центром деревянного судостроения, хлебной торговли, выпечки печатных пряников, он был главным местом сбыта кустарных изделий из дерева – так называемого «щепного товара» Деревянной посуды, игрушек прялок, блочных резных узоров для подкрышников, окон и ставен, ворот и конька крыш. И постепенно одел в них все поволжские и приокские города и деревни, а потом и чуть ли не всю Россию. В общем – заметным на русской земле и цивильным стал многострадальный Городец. И таким же он был тогда, в 1977 году, когда моя раскидистая как береза жизнь мотала меня свежими ветрами великих рек по заповедным краям Руси.

Я с горем пополам, с вопросами к ранним прохожим, пробился по узеньким улочкам мимо раскрашенных в разные веселые цвета домов и домишек к исполкому. Возле него стояло три грузовых машины, «волга» и мотоцикл Владимира Андреича. Он, похоже, увидел меня из окна и тут же вышел с такой же коротенькой папироской в зубах, какую я уже видел у шофера автобуса.

– А что это за папиросы? – спросил я, не поздоровавшись.– Странные. Не видел таких.

– Так «Север» же!– Андреич пожал мне руку. – У нас все поочти его курят. Бело-омор хуже. Соолоомой отдаёт. А эти целиком из хо-орошего дуката, без примесей.

Поехали. За два часа мы съездили на завод печатных пряников, похожих издали на книжки одного цвета. Собрался в цехе весь коллектив. Корреспонденты местные, видно, любили и завод, и пряники. Мне дали съесть один с тисненным поверху рисунком. На картине пряничной была церквушка небольшая в орнаменте из витых лент с надписями. Рисунок был рифленый и напоминал барельеф. Не читая надписи, я лихо сметал пряник, хотя размером он был с мой институтский диплом, но раз в пять толще. Глядя на мою довольную рожу, пряничных дел мастера дружно и громко засмеялись. И дали здоровенный стакан малинового компота. Запить пряник.

– Ну, как продукт? – весело спросил Андреич, когда прянику пришел конец.

Когда я промычал, дожевывая, что-то восторженное и поднял сразу два больших пальца вверх, все снова радостно заулыбались.

– Вся Россия ест наши пряники, – похвастался директор заводика. – Туляки ещё лепят да пекут. Но…

Он сделал комичную гримасу, выражающую чуть ли не сарказм.

– Ну, правильно, – подумал я цитатой из Ильфа и Петрова, и глотнул остаток компота. – Разве «Нимфа» кисть даёт, туды её в качель.

– Пойдем, покажу как мы их печем-печатаем, да разные росписи по пряникам посмотришь. Заодно и технологию расскажу.

За два часа я всё отснял, всё, что надо записал в блокнот, после чего мне пряниками забили весь портфель и дали ещё бумажную сумочку с веревочками. Внутри лежал толстый как «Война и мир» экземпляр, который я должен был поставить на видное место дома как скульптуру. Потом его можно было съесть хоть через год. Городецкие пряники не сохнут вообще.

Не описываю нежное дружеское расставание с коллективом. Места мало.

Потом по графику мы поехали на фабрику прялок. Надо было снять как можно больше красивых росписей по основанию прялки и записать беседу с главным инженером, который сам придумал лет двадцать назад какую-то хитрую и мощную технологию их изготовления без гвоздей и клея. На клиньях. Служить такая прялка должна была минимум пяти поколениям. Этим всем я насладился по уши за полтора часа. Роспись была не похожа ни на какую из известных мне до этого. Она имела золотисто-красно-желто- черный рисунок, напоминавший разные орнаменты на коврах. Одинаковых рисунков я не нашел даже двух.

– На выставке в Нижнем мы берем только первые места. Каждый год, -

тихо сказала сзади Марина, знакомая из автобуса.

Я всё-таки силился вспомнить, на что похожа роспись. На Палех, на Хохлому, на Жостово? И понял, что нет. Это была уникальная и неповторимая игра цвета, орнаментов, крепкая и логичная дружба красок и лакированного дерева.

– Надо поо-обедать, – Владимир Андреич глянул на часы. – Пельмени будешь? Нигде бо-ольше нет таких пельменей.

Пряниками аппетит я перешиб как кувалдой напополам, но мысль о том, что в следующий раз поем нескоро, а то и вообще обойдусь без ужина волей непредсказуемой судьбы залётного чужака. Поэтому с оптимизмом согласился, хотя есть за чужой счёт было неловко и совестно. Андреич как вроде вычитал из моей головы эти мысли и сказал, что, во-первых, я гость, а во–вторых, в следующий свой приезд пельмени – с меня.

Пельменная была в старом городе. По бокам от меня просвистели мимо кукольные дома, желтые и ярко-красные крохотные палисаднички с космеей и мальвой, серебристые