Сергей Чумаков - ИСКАТЕЛЬ.1979.ВЫПУСК №4

Альже не любил, когда шутили над серьезными вещами. Он оставил Вержа наедине с капустой, слегка переваренной, недостаточно хрустящей.

Чтобы встретиться с Люсьеном Рабером, надо принять ряд предосторожностей, особенно если ты полицейский. Рабер был делегатом СЖТ[5], членом регионального совета. Невысокий, черноглазый, сухощавый человек. Он был глазами и ушами отдела общей информации в профсоюзах. Его держали на крючке уже около года. Он выдал группу испанских коммунистов-эмигрантов после обыска у него в доме. Позже полицейские давали ему время от времени деньги в качестве утешения за его подлость. Это было эффективным лекарством: Рабер, подобно монаху времен Ренессанса, любил вкусно поесть. Он позволял себе обильные трапезы. Мог обойтись без всего, говорил он, кроме как без жратвы. Рабер объяснял это чрезмерное обжорство детством, проведенным в нищете, и это оправдывало его в соответствии с общепринятыми моральными канонами.

Ритуал начинался со звонка на Центральный почтамт. Рабер занимался там сортировкой посылок. Его должность позволяла ему пользоваться телефоном. Условная фраза звучала так: «Нам необходимо знать твое мнение». Спустя несколько мгновений Рабер уже сидел в каком-нибудь ближайшем кафе. Надо было позвонить ему туда второй раз и договориться о месте свидания. Вержа не нарушил церемониала и назначил встречу в конторе фрахтовщика, который осведомлял полицию о действиях крайне правых, и был страшно доволен, узнав, что «красный» занимается тем же делом.

Рабер был в плохом настроении и тут же изложил Вержа причины.

— Два раза за неделю, — сказал он. — Они начнут подозревать. На меня и так уже косятся.

Пару дней назад его вызывали из отдела общей информации в связи с готовящейся забастовкой.

— Но я — это совсем другое дело, — сказал Вержа. — По личному вопросу.

Рабер был заинтригован и промолчал.

— У тебя были бы большие неприятности, если б твои дружки узнали, что ты их закладываешь, — продолжил Вержа.

Рабер вздрогнул.

— С тобой мог бы даже произойти несчастный случай; какой-нибудь болт может угодить тебе прямо в голову во время манифестации, а?

— Зачем вы мне все это говорите?

Он вдруг заволновался, тем более что у Вержа было выражение лица, словно он готовит веселую шутку.

— Потому что я попрошу тебя об одной большой услуге и ты не сможешь мне отказать.

Рабер с тревогой ждал продолжения.

— После нападений на почтовые отделения, — сказал Вержа, — установлена сигнальная система, соединенная с комиссариатом. Это не такая уж роскошь. Нигде я не видел такого легкомыслия, как у администрации. Все вели себя так, словно никому в голову не могла прийти мысль, что через почту проходят миллионы. Например, в те вечера, когда поступает выручка со всего департамента. Я правильно говорю?

— Да, — ответил Рабер, отнюдь не успокоенный.

— Имея эту сигнальную систему, департаментский директор и все кассиры спят с открытым ртом и спокойной совестью. Но зря, потому что есть ты, Люсьен Рабер.

— Я?

— Да, ты. В следующий вторник в восемь часов ты заменишь один из проводов в сигнальной системе. Он обернут резиной. Ты снимешь кусок и заменишь другим, состоящим лишь из резиновой оболочки. Никто ничего не увидит. И никто ничего не услышит, когда придут наши друзья. Ясно?

Рабер отчаянно закрутил головой.

— Вы нездоровы, комиссар? — спросил он.

— Они заберут все деньги, по-моему, миллиард. Я могу тебе сказать с точностью до одного человека, сколько будет служащих, где они будут, какова их, к слову говоря, довольно слабая способность оказать сопротивление. Я изучаю этот вопрос с того самого дня, когда мне поручили предотвратить подобное нападение. Это я разработал систему. Поверь мне, она эффективна, если не знать ее до мельчайших деталей. Потом ты незаметно поставишь провод на место. Понятно?

Рабер ничего не ответил.

— Вы рехнулись, комиссар, — повторил он.

— Ни в коей мере. Скоро ты поймешь, что я не могу поступить по-другому.

Он добавил мягко:

— И что, если ты будешь хорохориться, я не откажу себе в удовольствии раскрыть твое имя, как одного из самых ценных помощников полиции. До самой смерти ты будешь ходить в доносчиках. Обычно в профсоюзах считают, что это самая большая подлость на свете, и они правы. Всюду, где ты появишься, к тебе будут относиться, как ты того заслуживаешь: как к куче отбросов. — Он улыбнулся. — А если будешь умницей, все пройдет хорошо. Ты даже получишь вознаграждение. Миллион. Старых франков. И ты позволишь себе несколько приятных трапез. Мне просто непонятно, как ты еще можешь колебаться.

— А вы?

— Для меня, пожалуй, важнее радости любви. Каждому свое.

— Если вас засекут?

— Невозможно. Если только ты не проболтаешься. Надо научиться молчать хоть раз.

— Когда я получу свой миллион?

— Непосредственно перед операцией. Наш хозяин, фрахтовщик, вручит его тебе. Он получил указания.

Рабер был в нерешительности.

— Я не могу получить небольшой аванс?

Beржа расхохотался.

— Конкретно и положительно. Ты мне нравишься. Завтра здесь будет для тебя сто кусков.

Рабер размышлял.

— Те две почты, это ваша работа?

— Ты в своем уме? Если б я имел два миллиарда, я б уж давно загорал на солнышке. А ты бы жрал ложкой черную икру.

Рабер поправил: не так уж он любил икру. Он предпочитал дичь, бекасов, гусиную печенку, раков. Он был готов долго рассуждать на эту тему, а от перспектив получить миллион у него слюнки текли.

Сала был сердечен и в то же время держался на расстоянии, как с безнадежным больным, которому с улыбкой предсказывают еще много веселых деньков. Вержа не хотел огорчать его. Он был в хорошем настроении, что скорее раздражало начальника полиции. Сала предпочел бы бурную сцену, долгие рукопожатия со слезами на глазах. Но это было не в стиле Beржа.

— Я имел долгий разговор о вас в Париже, — сказал Сала.

Он вернулся из столицы с ежемесячного совещания департаментских полицейских начальников.

— Все единодушны: то, что с вами делают, чудовищно. Но надо понять и министерство: вас атакуют со всех сторон. Нам придется пересмотреть некоторые наши взгляды, изменить привычки, короче, мы должны быть осторожны. Мы возвращаемся в эпоху лицемерия.

— Выражайтесь яснее, господин начальник полиции: я буду тем чудовищем, чью отсеченную голову покажут народу.

— Да нет же, нет, — возразил Сала.

Он привез обещание: как только закончатся юридические формальности, Вержа помогут.