Владимир Тучков - Скованные одной целью

Но майор уже ничего не хотел понимать. Он встал в боевую стойку и ожесточенно орал;

– Кам он! Кам он! Джек асс!

И наконец-то достал лейтенанта до самых печенок.

– Сан оф зв бич! Мазерфакер! – взревел лейтенант и пошел на майора.

Они сошлись, осыпая друг друга страшными ударами, каждый из которых мог оказаться смертельным для любого нормального человека, не обученного убивать и не страшиться собственной смерти.

– Бул шит!– орал майор, молотя лейтенанта ботинком по мозжечку.

– Доуп! Доуп – орал лейтенант, вывернувшись и пытаясь каблуком переломить позвоночник майора.

Майор, перевернувшись через голову, в полете врезал лейтенанту каблуком так, что заглушил звук парового молота.

Лейтенант отлетел и ударился головой о швеллер.

Майор прыгнул на него сверху и сдавил горло клещами пальцев.

У лейтенанта глаза начали вылезать из орбит. Однако у него хватило сил прохрипеть, когда Следопыт начал поднимать Макарова: «НЕТ! ОН МОЙ!»

Лейтенант по-змеиному извернулся и впечатал свои каблуки в уши майора.

Майор скатился с лейтенанта. Но тут же встал на четвереньки, воя и мотая головой.

Лейтенант начал бить майора ногой снизу, в солнечное сплетение. Отчего тот при каждом ударе подпрыгивал вверх на полметра.

Бил, приговаривая: Фак! Фак! Фак!

Лейтенант поднял майора за шиворот и начал колотить головой о силовой щит, отчего во все стороны полетели искры, и запахло паленым мясом.

Майор опять вмазал лейтенанту ногой в грудь.

Лейтенант пролетел метров пять. И каким-то чудом ухватился руками за край балки, раскачиваясь над сорокаметровой бездной.

Майор угрожающе приближался, повторяя что-то нечленораздельное.

Но лейтенант, раскачавшись, как маятник, взлетел вверх на три метра и обрушил свои страшные ботинки на затылок майора.

Майор рухнул, истекая кровью. Попробовал подняться, но у него ничего не вышло. Лежал и молил: Килл ми! Килл ми!

Михаил успокоил дыхание, сплюнул полный рот крови и сказал торжествующе, но при этом вполне миролюбиво:

– Вот так вот, батя! А то насмотрелся всякой заморской херни. А тебе уже о внуках пора подумать. Отдыхай.

И все пошли вниз. Счастливые и довольные. Отхлебывая из банок кока-колу и спрашивая друг друга: Ты в порядке? – В порядке. А ты в порядке? – И я в порядке. А он в порядке? – Он тоже в порядке.

Внизу их поджидала Стрелка. Которая сразу же кинулась на шею Танцору.

– Измажешься кровью, – сказал он смущенно.

Но Стрелку это не колыхало, не колебало и не фачило. Стрелка сияла от радости.

Дед, хохоча, как безумный, отхлебывал из двухлитровой бутыли виски и декламировал стихотворение Ивана Ахметьева:

новое поколение выбирает

старое поколение выпивает

Пошли к выходу, на божий свет. В русскую действительность. В благоухание сирени и жасмина, в веселый щебет птиц.

И вдруг где-то совсем рядом раздался приглушенный ропот и удары железякой о железяку.

Звуки доносились из-за огромной трехметровой высоты двери, на которой было написано:

– Ну-ка, – сказал Танцор, – посмотрим, что у них тут за продукция.

И двумя выстрелами сшиб похожий на гирю замок.

Дверь со скрипом раскрылась.

В воздухе разлилось серное зловоние.

И тут же, словно ошпаренный, из двери выскочил мужик с огромной клетчатой сумкой. Судя по тому, с какой скоростью он понесся к выходу, сумка была пуста.

Затем вышли живые и невредимые:

– восемь охранников ООО «Нирагонго», все тихие, благостные, с просветленными взглядами;

– мастер спорта международного класса Сергей Прыжов, в сине-красно-белом камзоле и начищенных до блеска сапогах;

– телохранитель Камышникова, со следами относительного прозрения на лице;

– сам депутат Камышников, который походил уже не на депутата, а на облезлый ослиный хвост, который наконец-то понял свое истинное положение по отношению к тому месту, где он крепится;

– девять охранников ООО «Нирагонго», только что павших в бою во имя неведомо чего;

– Вильнев, который, как и Камышников, был уже в наручниках.

А потом огромной толпой поперли бомжи. Целые и невредимые. С двумя руками, с двумя ногами и с неколебимой уверенностью в том, что самое дорогое на свете – это свобода. Как бы дорого ни приходилось за неё платить. И было тех бомжей превеликое множество.

Затем из недр склада готовой продукции раздались какие-то странные механические звуки, и в обнимку появились два отца. Отец военно-полевой хирургии Николай Иванович Пирогов и отец лошади Пржевальского Николай Михайлович Пржевальский. Но не канонические старцы, способные внушать окружающим лишь стерильное почтение, а молодые, изрядно пьяные и чрезвычайно довольные собой молодые люди, почти студенты. На груди у Пржевальского на кожаном ремне висела обшарпанная шарманка, и он весело крутил ручку. А Пирогов на мотив «Амурских волн» орал на чистейшем русском языке всего лишь два слова. И эти слова были: «ПОЛНЫЙ АБЗАЦ!»