По следу «Одиссея» - Шмелев Олег

— Загадки какие-то! — раздраженно сказала она. — Послушайте, довольно кокетничать, мне не семнадцать лет. Если вы хотите снять комнату — пожалуйста! А рассусоливать тут нечего.

— Вы бы присели, а то как-то неудобно — я сижу, вы стоите, — сказал он. — Можно, я тоже закурю?

— Ради бога! — Она села на стул по другую сторону стола. — Так в чем дело?

— Видите ли, Домна Поликарповна, как бы вам объяснить… — Он мялся, но делал это рассчитанно.

— Слушайте, молодой человек, не морочьте мне голову. Говорите прямо, кто вы и что вам нужно. — Она начинала сердиться, но голоса не повышала, как будто бы они с самого начала договорились не кричать. Со стороны их можно было бы принять за людей, которые только для посторонних хотят казаться взаимно недоброжелательными, а на самом деле испытывают друг к другу глубокую симпатию.

— Домна Поликарповна, я вас так хорошо знаю, вернее, вашу биографию, что вы сейчас удивитесь.

— Ну-ну! — подбодрила она его, сделав затяжку и пустив к потолку столб дыма.

— Вы ведь перед войной работали в германском посольстве.

Она не стала хвататься за сердце и не побежала в комнату за валерьянкой, как он ожидал. Она смотрела на него широко открытыми серыми глазами из-под густых черных бровей, а ему казалось, что она смотрит сквозь него. Ему даже страшновато стало от задумчивого взгляда этих больших и, по всей вероятности, немало повидавших глаз. В ее голове шла какая-то сложная работа, а он молчал, не зная, что говорить дальше…

Она заговорила сама.

— Вы слишком молоды, вам ведь не более тридцати пяти…

— Тридцать шесть, — уточнил он.

— Все равно, вы не могли знать меня тогда. Здесь об этом никто не знает тоже… Откуда вам известно?

— Это не имеет значения, вы не бойтесь…

— Я и не боюсь. — Она усмехнулась. — Насколько понимаю, бояться скорее надо вам.

— Вы ведь на оккупированной территории были.

— Ну, об этом я и в анкетах писала.

Нет, она действительно не была напугана. Может быть, чуточку нервничала. Ему нравилась выдержка этой пожилой женщины.

— Но вы ведь не писали в анкетах, что сотрудничали с оккупационными властями?

— Нет, разумеется, — спокойно сказала она. — Но давайте лучше начистоту. Вы сюда явились не для того, чтобы меня шантажировать, не правда ли?

— Это, конечно, не шантаж.

— И раз вы пришли ко мне, значит, вы меня не боитесь?

— Я привез вам привет от Веры Александровны.

Это был уже пароль, и она произнесла отзыв почти торжественно:

— Вы давно ее видели?

— Неделю назад.

Домна Поликарповна вздохнула.

— Вам действительно нужна квартира?

— Да.

— Комната у меня свободна. Что вам еще необходимо?

— Ваш совет.

— Пожалуйста…

— За кого я должен себя выдавать? За вашего племянника?

— Зачем? — удивилась она. — Я постоянно сдаю эту комнату, совершенно официально. Все это знают. Два месяца назад съехал последний жилец, завербовался на Север…

Он задумался на секунду и сказал:

— Мне удобнее было бы объяснять соседям, почему перебрался сюда, если бы вы были моей теткой.

Домна Поликарповна отрицательно покачала головой.

— Это отпадает. Я живу здесь пятнадцать лет, и решительно каждой собаке известно, что нигде никаких родственников у меня нет. И это правда. Да и зачем вам кому-то что-то объяснять? Каждый живет там, где ему нравится, чего ж тут оправдываться?

— Тогда как же я к вам попал?

Казалось, у нее на все был готов разумный ответ уже заранее.

— Очень просто: познакомились сегодня в кафе.

— «Момент»?

— Нет, оно называется «Снежинка». Я им печатаю на машинке меню.

— Вы работаете машинисткой?

— Вообще-то давно на пенсии. Но у меня есть машинка, старенькая правда, и я подрабатываю иногда.

— А кто ваши соседи? Кто такой Борис Петрович?

— Он работает в горжилуправлении бухгалтером. Серьезный человек, большая семья. Я его детей, можно сказать, вынянчила. У него есть телефон. В первой квартире старик со старухой, пенсионеры. Во второй — молодая пара, малыш у них. В общем, живем дружно.

— Прописаться трудно будет?

— Вы же собираетесь устраиваться на работу?

— Конечно.

— Тогда это не сложно. Все, кто у меня жил, прописывались без задержки. Документы у вас в порядке?

Он почувствовал, что после семи дней неимоверного напряжения обрел под этой крышей настоящую тихую пристань. Последних ее слов он не слышал — так подействовала на него разрядка. Ей пришлось повторить вопрос:

— Я говорю, паспорт у вас в порядке?

— А? Да, все нормально — и паспорт, и военный билет, и трудовая книжка.

— Покажите.

Он достал и протянул ей паспорт. Она откинула корочку, прочла: «Уткин Владимир Иванович»…

Тут надо сказать, что перед последним «голосованием» на дороге, перед тем как сесть в колхозный грузовик, человек с «Одиссея» совершил небольшую прогулку в березовую рощу, через нее вышел на берег пруда, а по пути насобирал сухих палых веток, из которых соорудил маленький костер. Паспорт на имя Жолудева сгорел в нем. И отныне бородач именовался Владимиром Ивановичем Уткиным, 1935 года рождения. Там, где положено быть штампам прописки, значилось, что он выписан из города Свердловска 20 мая сего года. В трудовой книжке последняя запись сообщала, что он уволился с телефонного узла г. Свердловска, где работал в качестве техника, по собственному желанию в связи с переездом на новое местожительство. Короче говоря, если бы положить его документы рядом с документами того Уткина, который жил четыре года в Свердловске, а сейчас переехал в Челябинск, оказалось бы, что они совершенно идентичны. Засылая человека с «Одиссея» в Советский Союз, его шефы предвидели возможность того, что милиция может вдруг проверить его прошлое: откуда прибыл, кем работал и так далее. Маневр того, первого Уткина и его предшествующая безупречная жизнь должны были стать надежной опорой для новоявленного Уткина.

…Домна Поликарповна вернула ему паспорт.

— Очень правильные документы, — похвалила она.

Внизу хлопнула наружная дверь, послышался оживленный говор. И стих после того, как закрылась дверь квартиры.

— Слышимость у вас… — поморщился он.

— Не без этого. Но вы привыкнете. Идемте, я покажу вам комнату. — Она заметила, в каком он состоянии. — Ложитесь-ка спать, вам это необходимо. А об остальном поговорим утром.

Комната была небольшая, метров двенадцать, но квадратная и потому казавшаяся просторной. Раскрытое окно выходило во двор, и на уровне окна шелестела молодыми листьями макушка дерева.

— Когда зацветет, очень хорошо в этой комнатушке, — сказала Домна Поликарповна. — Вы извините, простыни у меня не новые…

Человек с «Одиссея» вновь подивился тому, как восприняла его неожиданное появление эта странная особа. Будто бы к ней по крайней мере раз в месяц звонили в дверь шпионы и она им аккуратно стелила постель, смущаясь только тем, что стираные и крахмаленые простыни в нескольких местах залатаны.

Он поставил портфель в угол за платяной дубовый шкаф.

— Это и всего у вас вещей? — опросила Домна Поликарповна.

— Да.

— Плохо.

— Почему?

— Несолидно как-то. Перед соседями.

— Они же не ходят сюда, откуда узнают?..

— Я не про то, — перебила она. — У каждого нормального человека хоть на один чемодан вещей наберется — правда ведь? Перед соседями неудобно…

— Ну, может, я с таким вот чемоданом к вам пришел. — Он развел руки во всю ширь.

— А может, кто видел, что вы были только с портфельчиком? — возразила она.

— Тоже правильно. — Он поскреб бородку. — Завтра пойду куплю чемодан.

— А гардероб ваш тоже весь на вас?

— Конечно.

— Так приобретите и костюм.

— И костюм, и рубахи, и много другого. Надо будет экипироваться как следует.

— Так до завтра, — сказала она дружески. — Я утром всем объявлю, что у меня новый жилец. Не забудьте: мы с вами в «Снежинке» познакомились. Вы сами ко мне подошли.