Николай Леонов - Искатель. 1967. Выпуск №1

Но почему же тогда потерялись?

Похоже, магнитная гипотеза рушилась.

Несколько раз запускали ракеты со специальной площадки. Они медленно, словно нехотя, с грохотом поднимались над стартовой площадкой и, постепенно набирая скорость и преодолевая земное притяжение, исчезали в небе, чтобы разведать и сообщить ученым по радио, что в это время происходит в атмосфере.

И все эти данные, добытые с небес и из морских глубин, наносились на широкие поля карты, где сходились в один пучок алые линии загадочных маршрутов угрей, стремящихся к далеким своим нерестилищам…

Становилось жарко. С юга, из Африки, целыми днями дул горячий ветер, засыпая порой палубу колючими песчинками. Странно было думать, что их принесло, может быть, прямо из Сахары.

Кроме уже надоевших запрещений не курить на всех палубах и не бросать окурков за борт, репродукторы грозно возвещали новые заповеди: не ходить по служебным помещениям без рубашек, не появляться на баке раздетым до трусов, не выносить на палубы постельное белье и спать только в каютах…

Судно постепенно стало родным домом, а плавание — привычным и даже немного скучноватым бытом. Я уже прекрасно разбирался в бесчисленных трапах и коридорах и даже перестал больно спотыкаться по рассеянности о комингсы — непомерно высокие стальные пороги люков.

Но ученые продолжали удивлять меня необычностью своих занятий.

Зайдя как-то в лабораторию к биологам, я нашел Елену Павловну и Казимира Павловича за изучением самой обыкновенной мухи. Они по очереди рассматривали в микроскоп мушиные лапки, казавшиеся при большом увеличении мохнатыми стволами каких-то причудливых пальм, и обменивались загадочными отрывистыми репликами:

— Сняли напряжение?

— Да. Но надо замерить кислотность.

Рядом с микроскопом в стеклянной банке на столе сердито жужжало еще с десяток мух, жаждущих внести свой вклад в науку.

— Если бы удалось непрерывно замерять изменение потенциала, — вздохнул Бек.

— Может быть, Волошину удастся придумать, как это сделать? — проговорила Елена Павловна.

Бедный Волошин! Теперь его заставят думать, как бы поставить мухе градусник. Это, пожалуй, не легче, чем подковать блоху…

Но когда ученые мне объяснили, какая мушиная тайна их интересует, вся ирония моя быстро испарилась. Оказывается, природа наделила самую обыкновенную муху чудесной способностью моментально, в доли секунды, производить химический анализ всех веществ, которых только коснутся ее мохнатые лапки.

— И что самое поразительное, — оживившись, разъяснял мне Казимир Павлович, — муха воспринимает тончайшими волосками на своих лапках не химические воздействия, а электрические…

— Иначе говоря, нервные клетки мух возбуждаются по-разному, в зависимости от электрических свойств молекулы вещества, — вставила Елена Павловна.

— Вот именно, — еще больше воодушевился Казимир Павлович и начал расхаживать вдоль стола. — Вместо медленных химических реакций муха делает мгновенный электроанализ. Представляете, как было бы заманчиво создать подобный анализатор?

«Представляю, как загорится этой задачей Волошин», — подумалось мне.

Ученые снова занялись изучением мухи под микроскопом, а я ушел, постаравшись закрыть дверь без скрипа, чтобы им не помешать…

А потом я застал Бека у него в каюте за другим занятием, которое показалось мне еще более странным.

Он внимательно изучал фотокопии какой-то рукописи. Весь стол был завален большими глянцевитыми отпечатками, Тут же громоздились пухлые книги в старинных переплетах. Среди них мне бросился в глаза раскрытый латино-русский словарь.

Рукопись была, видимо, на латыни. Крупные листы, сплошь исписанные мелким, но красивым и легким, будто летящим куда-то почерком. И тут же странные рисунки и на полях и прямо среди текста: вроде плывущие через реку лошади, какая-то перепончатая лапа, словно лягушачья, а под нею — человек, стоящий по горло в воде, лицо его закрывает нечто вроде маски.

— Что это? — удивился я.

— Это? Фотокопии рукописей Леонардо да Винчи.

— Кого?

— Леонардо да Винчи, гениального ученого и художника, разве вы забыли?

— Да нет, конечно, я прекрасно знаю, кто такой был Леонардо да Винчи. Но зачем вам его рукописи?

— Пытаюсь их расшифровать в свободное время…

Мое изумление возрастало и, видимо, весьма красноречиво выражалось на лице, потому что Казимир Павлович предложил мне сесть на край койки, освободив местечко от наваленных и тут бумаг и отпечатков.

— Леонардо был всесторонне развитым гением. Помните, как их называл Энгельс: «титаны эпохи Возрождения…» Чем он только не увлекался: и авиацией, и альпинизмом, научной организацией труда и океанографией, всякими предметами бытового обихода и загадками мироздания, не говоря уже о том, каким гениальным был художником! Много исследований посвятил Леонардо да Винчи и морю, в частности, водолазному делу…

Казимир Павлович порылся в куче отпечатков и подал мне один из них.

— Видите, легководолазная маска, почти современная.

— А форма стекол даже удобнее, шире получается обзор!

— Пожалуй. Заметки Леонардо, касающиеся водолазного дела, были разбросаны по самым различным рукописям. Их впервые пробовал собрать и расшифровать наш замечательный ученый профессор Рубен Абгарович Орбели, которого с полным правом можно назвать основателем, подводной археологии. Когда он опубликовал свои новые переводы, то в Италии даже подумали, будто Орбели удалось обнаружить в одном из советских архивов какую-то неизвестную рукопись Леонардо да Винчи.

— Казимир Павлович, почему вы несколько раз употребили слово «расшифровать»? — спросил я. — Разве рукописи Леонардо зашифрованы?

— В том-то и трудность, — вздохнул Бек. — Присмотритесь внимательнее к любой записи…

— Но я не знаю латыни.

— Если бы и знали, все равно ничего не поняли. Во-первых, Леонардо был левшой и поэтому привык писать не так, как всеми принято, а наоборот — справа налево. Кроме того, оригинальные мысли, видимо, столь быстро сменялись у него в голове, что рука не успевала их записывать. Поэтому он применял сокращенную скоропись. Вдобавок Леонардо порой то разбивал слова на слоги, то, наоборот, соединял вместе несколько слов. Часто вместо «г» он писал «д», «у» заменял буквой «и», а некоторые буквы ставил вообще вверх ногами.

— Н-да… Словно нарочно хотел задать вам работки! Но зачем он это делал?

Казимир Павлович пожал плечами:

— Может быть, машинально, а скорее сознательно. Чтобы записи его не всякий мог прочесть. Поэтому они и до сих пор остаются, к сожалению, в большинстве нерасшифрованными.