Ходжиакбар Шайхов - Искатель. 1977. Выпуск №3

Вагнер открыл глаза.

— Сколько времени?

— Девять вечера, старина.

— Врешь! Еще есть время, есть!..

Вагнер приподнялся, глаза его блуждали.

— Бутье! Они хотят украсть у меня нефть! Беги скорей! Стреляй…

Пьер уложил его.

— Не надо волноваться, Вагнер. Нефть под надежной охраной.

— Врешь! Вы все мне врете…

Вагнер откинулся на подушке. Была странная тишина. На улице никто не разговаривал.

Озеро нефти все расползалось, в нем дрожала луна. Пьер молча стоял у вышки за спиной легионера. Что дальше? Вновь влезать в шкуру исполнительного чиновника, которого Гордон доставил сюда на «Дугласе» вместе с пучками салата и перепуганными курами? Здесь, перед этим черным озером, в котором плавала луна, Пьер понял цену настоящего дела.

— Что это? — Голос Морена звенел от восторга. — Невероятно! Ущипните меня, скажите, что это не сон!

Пьер прислушался, С юга доносился нечеткий гул.

— Самолет…

Люди замерли. Да, теперь уже не было никаких сомнений: к Эль-Хаджи шел самолет. Пьер припустился к бараку Вагнера.

— Бутье! Самолет!

— Самолет? — забормотал тот. — Но кто вызвал?

Пьер вытащил его на крыльцо и ткнул пальцем в небо. Три точки ярко вырисовывались на небосклоне: одна зеленая и две красные.

— Это Гордон. — сказал Бутье.

Теперь уже все смотрели на огоньки, словно подзывая их ближе. Самолет прошел над Эль-Хаджи, не снижаясь, и стал удаляться.

— Идет в Там… — в отчаянии промолвил Бутье.

Кто-то из легионеров вскинул автомат и дал очередь в воздух. Напрасно, самолет шел своим курсом.

Внезапно Пьера осенило. Он подбежал к легионеру и отцепил у него с пояса гранату.

— Все назад! Назад!

Бутье непонимающе смотрел на него. Пьер кивком указал на озеро нефти, отделявшее их от вышки. Потом протянул гранату.

— Это твоя скважина…

Бутье помедлил мгновение и выдернул чеку. Бросок. Из середины озера вырвался сноп огня. Стена пламени достала до вышки и охватила ее пурпурным заревом. Теперь к небу рвался огненный фейерверк, оповещая всех: есть нефть, есть!

Ссутулившись за штурвалом, Гордон смотрел в темноту. К рассвету он будет в Таме.

Красные сполохи вдруг заставили его вздрогнуть. Загорелся мотор?

Гордон посмотрел вниз и увидел горящую вышку. Он щелкнул тумблером рации.

— Вызываю Алжир… Вызываю Алжир…

Ему ответил далекий недовольный голос.

— …Сообщение для Компании африканской нефти… В Эль-Хаджи ударил фонтан! Горит вышка… Сахара горит!

Когда телефонистка сообщила, что меня вызывает советское посольство, моей первой реакцией было: «Отлично — новая работа!» Однако, как только я услышал голос Гончарова, мне стало ясно — что-то произошло.

— Клаус? Это Михаил. Ты можешь сейчас приехать? Это очень срочно, и я не могу говорить по телефону.

На всем протяжении двадцатиминутной езды до Женевы я обеспокоенно искал оправданий на тот случай, если что-нибудь произошло по нашей вине. Но я ничего не мог толком понять: в настоящий момент у нас не было никаких выдающихся контрактов с русскими. Последний заказ был выполнен шесть месяцев назад, в срок и к их полному удовлетворению.

Да, но, как я вскоре узнал, теперь они не были удовлетворены выполнением заказа. Михаил Гончаров, торговый атташе, который был моим старым приятелем, рассказал мне все, что знал, но это было не слишком много.

— Мы только что получили срочную телеграмму с Цейлона, — сказал он. — Заказчики хотят, чтобы вы немедленно туда выехали. Там серьезные неприятности с гидротермальным проектом.

— Что за неприятности? — опросил я. Конечно, я сразу понял, что это касается глубинной части установки. Она была единственная, над которой работала наша фирма. Всю работу на поверхности русские выполняли сами, но им пришлось обратиться к нам, чтобы закрепить эти решетки на глубине, под девятисотметровой толщей вод Индийского океана. В мире не существует другой фирмы, которая могла бы соответствовать нашему девизу: «Любая работа, на любой глубине».

— Все, что я знаю, — сказал Гончаров, — то, что инженеры со строительства сообщают о полном срыве работ. Торжественное открытие станции — через три недели, и в Москве будут очень недовольны, если она не будет работать к этому времени.

Я быстро прикинул, какие могут быть по контракту финансовые неприятности для фирмы, но с этой стороны как будто все было в порядке, поскольку клиенты подписали документ о приемке, признавая тем самым, что работа соответствует договору. Однако все не так просто: если нашу вину докажут, к фирме все равно не применят никаких официальных санкций, но это будет очень плохо для бизнеса, а для меня еще хуже, так как я отвечал за проект «Тринко-глубинная».

Только, пожалуйста, не называйте меня ныряльщиком — я ненавижу это наименование. Я инженер-подводник, и мне приходится пользоваться снаряжением для ныряния примерно так же часто, как летчику парашютом. Большая часть моей работы выполняется с помощью телевидения и роботов с дистанционным управлением. Когда же мне все-таки приходится погружаться самому, я это делаю в подводной мини-лодке с внешними манипуляторами. За эти клешни мы называем ее «лобстер» (омар). Обычная модель может работать на глубине до полутора километров, но есть и специальные варианты, которым по плечу работа и на дне Марианской впадины. Я сам там никогда не был, но, если вы интересуетесь, могу процитировать условия. По грубой оценке, это будет вам стоить 3 доллара за метр плюс тысяча долларов за час рабочего времени.

Я понял, что русские настроены по-деловому, когда Гончаров сообщил, что в Цюрихе меня ждет реактивный самолет, и поинтересовался, могу ли я быть в аэропорту через два часа.

— Послушай, я же ничего не могу сделать без оборудования, а то, что нужно только для осмотра, весит тонны. Кроме того, оно все в Специи.

— Я знаю, — неумолимо ответил Михаил. — Телеграфируй с Цейлона, как только будешь знать, что тебе понадобится, — все доставим на место в течение двенадцати часов. Но, пожалуйста, не рассказывай никому об этом, мы предпочитаем держать свои трудности при себе.

С этим я согласился, потому что сам был в этом заинтересован. Когда выходили из кабинета, Михаил показал на стенной календарь, сказал «три недели» и провел пальцем по горлу. Я знал: он думает не о своей шее.