Ежи Зюлковский - Группа «Михал» радирует

Первым ушатом холодной воды на горячие головы юных подхоронжих, уповавших на авиацию, явились притязания Германии на Гданьск и экстерриториальность автострады через Поможе. Аннексия Чехословакии и захват наших границ в клещи с юга поначалу лишь у немногих стали вызывать тревогу и озабоченность. Определенную роль при этом сыграли предпринятые Беком в Лондоне шаги относительно военной помощи нам в случае немецко-польского конфликта. Декларация Чемберлена, сулящая британскую помощь оказавшейся в изоляции Польше, рекламировалась как великое достижение внешней политики правительства и порождала в нашей среде чувство уверенности и способности противостоять вооруженному нападению гитлеровской Германии. Еще более утешала нас доброжелательная позиция Франции.

Поэтому разрыв Гитлером в апреле 1938 года польско-немецкого пакта о ненападении представлялся нам не более как дешевым фарсом, которому никто не придавал сколько-нибудь серьезного значения.

Изменение ориентации правительства и его твердая позиция в отношении гитлеровских территориальных притязаний, выраженные в словах Бека: «Польша не даст столкнуть себя с берегов Балтийского моря» и «Мы в Польше не приемлем понятия — мир любой ценой», — вызвали повсеместный энтузиазм, в том числе и в среде военной молодежи. Угодничество и политика уступок представлялись нам политическим и национальным самоубийством.

Мы все чаще стали обсуждать проблемы нашей обороноспособности. Большинство из нас, как и прежде, полагало, что наша промышленность развивается исключительно гармонично, а Центральный промышленный округ позволит оснастить нашу армию самым современным оружием. Правда, скептики, находившие время читать специальную экономическую и военную литературу, утверждали, что мы не можем соперничать с немцами, с их огромным военным опытом, дисциплиной и уже развитой до колоссальных масштабов военной промышленностью. Они доказывали, что в области военной техники мы безнадежно отстали вследствие недооценки покойным маршалом Пилсудским ее значения в будущей войне. Все знали, что он «не любил» авиацию, считал ее неспособной к каким-либо действиям на фронте, игнорировал значение танковых войск как непригодных, по его мнению, для использования на пересеченной местности, особенно в условиях нашего бездорожья. Зато чрезмерной симпатией у него пользовались пехота и кавалерия, призванные якобы самостоятельно решать судьбы войны. Единственным выходом из создавшегося положения наши скептики считали ориентацию на союз с промышленно развитыми Англией и Францией, гарантированные поставки ими для нас современного оружия и техники. О союзе с Советской страной в то время мало кто из нас думал.

Угроза войны становилась все очевиднее. Из запаса частично призвали в армию моих сверстников. Мы поспешно завершали и без того ускоренный курс обучения и ожидали выпуска, намеченного на начало сентября. К этому торжеству нам выдали новое офицерское обмундирование: шинели, сапоги, снаряжение — словом, все, что положено при производстве в офицеры. Выплатили даже денежное содержание и летную надбавку за период пребывания в школе.

Еще вечером 31 августа мы иронизировали над запугиваниями нас внезапным нападением со стороны Германии, а уже на следующий день, 1 сентября 1939 года, на Варшаву обрушились первые бомбы.

Война началась.

Мы не знали еще, какие ужасы и разрушения она несла, и определяли время, необходимое для того, чтобы разгромленная нами и западными союзниками Германия отступила в глубь своей территории, всего в каких-нибудь несколько месяцев…

Днем 1 сентября нам сообщили, что после подписания министром военных дел приказа о нашем производстве в подпоручники нас немедленно разошлют по авиационным полкам для принятия новых самолетов, которые вот-вот должны якобы поступить в войска. Покидать казармы было категорически запрещено, и нам не оставалось ничего другого, как коротать часы вынужденного бездействия у репродукторов, слушая сводки с фронта. В клубе постоянно толпились группы подхоронжих, и все мгновенно замирали, прерывая на полуслове разговоры, едва диктор начинал очередное сообщение. Когда в репродукторе снова раздавались бравурные военные марши, все закуривали и продолжали дебаты на одну и ту же тему: сколько месяцев продлится война. В одну из таких радиопауз в дверях появился таинственно улыбающийся капитан Виршилло. Все разговоры мгновенно стихли, воцарилась напряженная тишина.

— Подхоронжие! Нам поручено перебазировать учебные самолеты на полевой аэродром и укрыть их там от авиации противника. Мокотовский аэродром в любой момент может подвергнуться бомбардировке. Знаю, что все вы готовы к выполнению этого задания, но мне нужно всего десять человек, и я отберу их сам.

Мне посчастливилось — я попал в число избранников и был горд, что получил возможность выполнить свое первое боевое задание.

Мы отправились в штаб учебной эскадрильи, где нам показали карту с обозначенным местом посадки неподалеку от Повсина. После краткого инструктажа все разошлись по самолетам, укрытым под деревьями в северо-восточной части аэродрома. Механики уже запускали и прогревали двигатели.

Занять места в кабинах, пристегнуть ремни, проверить рули было делом нескольких минут, и вот уже первая машина стронулась с места. Подрагивая крыльями и раскачиваясь, как утка, на неровностях поля, она покатилась, лавируя между противовоздушными рвами, вырулила на старт, на мгновение замерла, потом, взревев двигателями и все убыстряя бег, помчалась по траве, чтобы через минуту исчезнуть за крышами домов. Вслед за ней стали взлетать остальные.

Перед самым стартом моей машины раздается пронзительный вой сирен — воздушная тревога.

Безоружный учебный самолет — легкая добыча не только для истребителя, но даже и для оснащенного пулеметами бомбардировщика.

Однако раздумывать не приходилось. До упора выжимаю педаль газа. Рев двигателя заглушает звуки сирен. Самолет вздрагивает и постепенно набирает скорость. Под колесами проносятся бугры и ямки, трава сливается в сплошной зеленый ковер. Отрываю самолет от земли и кладу в глубокий вираж. Крыло словно опирается о заборы фруктовых садов. Капот ровно скользит по горизонту. Слева вижу барашки разрывов зенитных снарядов, а на фоне неба темные силуэты немецких бомбардировщиков. Идут не меняя высоты. Сбавляю газ, проскальзываю над самыми крышами домов улицы Пулавской. «Надо держаться ближе к земле, авось проскочу незамеченным…» На душе горько и тоскливо — не такого участия в войне я ждал. Исполненные энтузиазма, молодые подхоронжие, воспитанные на историко-героических романах, в которых польские войска неизменно побеждали многократно превосходящего противника, мы рвались вступить в противоборство с врагом. Как же далеки были эти юношеские мечтания от реальной действительности! На учебном самолете я был беспомощен и бессилен.