Глеб Исаев - «Травести»

Скинув обувь, прошла по теплым плиткам широкого, впору идти вдвоем, коридору, в гостиную. Матовая панель метрового телевизора, диван, поблескивающий кремовой гладкой кожей. А самое главное, кресло — качалка с небрежно брошенным на нее клетчатым пледом у громадного, в пол стены, камина. Старинные, часы на каминной полке и позеленевшие от времени канделябры с оплывшими свечами.

— Это гостиная, а твоя спальня будет наверху. Не холодно в доме? Автомат на двадцать четыре градуса выставлен, но если тебе будет прохладно, ты скажи, — хозяин поднядся на второй этаж, повернул витую ручку двери, пропуская гостью вперед.

Добротная деревянная кровать, с гнутой спинкой, застеленная шерстяным покрывалом, ковер, огромное окно во всю стену, закрытое тяжелыми портьерами. Небольшой телевизор — панель.

— Располагайся, — шагнул дед к выходу. — Надумаешь помыться, дверь в душ слева. Халат, полотенце — в шкафу. Да вот еще… барахло свое лучше не одевай. Сегодня уж как нибудь обойдешься, ну а утром подберем чего — нибудь. — А я в кухню, поужинать там чего на скорую руку. Ну, а ежели есть не захочешь, кофе сварю.

Старик аккуратно притворил дверь, оставив Олю одну.

Гостья осмотрелась, нерешительно присела на мягкий край кровати, озадаченно почесала колючий ежик. И тут ей страшно, мучительно захотелось смыть с себя всю больничную грязь. Избавиться от преследующего ее запаха хлорки и еще чего–то. Отыскав на полке махровый халат в целлофановой упаковке, отворила покрытую березовым шпоном верь в ванну. Душевая кабина за матовым стеклом поразила обилием непонятных ручек. Однако разобралась. Долго стояла под горячими струями. А накинув мягкий, до самого пола, халат, нечаянно глянула в запотевшее зеркало. Отшатнулась. И в то же мгновенье наваждение исчезло. Сдавило сердце.

Пересилив себя закончила туалет, и спустилась по высоким ступеням на первый этаж. Кухню нашла с третьей попытки. Обычная по европейским меркам столовая, отделенная от кухни небольшой стойкой, в затерянной среди леса избе смотрелась неожиданно. Веер блестящих нержавейкой ножей, керамика продвинутой плиты. А за полукруглым, аккуратно сервированом столиком, сидел хозяин.

— Ужинать будешь? — попросту осведомился он прихлебывая чай. — А есть не хочешь— так я тебе кофе заварил.

Кофе оказался хорош. Так же, как и чашка из невесомого фарфора с тоненькой золотой полоской по краю.

Дед прищурился, разглядывая ежик Олиных волос.

— Это бывает, — непонятно пробормотал и вновь уткнулся в тарелку.

— Что? — повелась девчонка.

— Пигмент. Болевой шок сжигает вырабатывающие красящий пигмент клетки. Придется теперь тебе жить с такими. Но это ничего.

— Потерплю. Недолго.

— Вот, значит?… — Михаил Степанович аккуратно вытер тарелку кусочком хлеба и отодвинул на край стола. — Спасибо, — поблагодарил неизвестно кого странный пенсионер. — Ну, хозяин — барин, — он пожевал губу. — Завтра с утречка, коли захочешь, отвезу, куда скажешь. Договорились?

Оля допила кофе, кивнула, приняв к сведению, и отправилась в спальню.

Разбудил ее нахальный, отыскавший лазейку в складке портьер, солнечный лучик. Уперся прямо в глаз и разбудил. Она потянулась, чувствуя себя маленькой и беззащитной. И внезапно скупо улыбнулась этому нахалу. Луч сдвинулся и пропал. А вот потянутая от гримасы кожа вернула к действительности. Исчезло наваждение покоя и беззаботности. Поднялась и отправилась в душ. «К хорошему привыкаешь быстро», — мелькнула избитая фраза. Стараясь не встретиться глазами с отражением, умылась. И тут поняла, что зеркало исчезло: «Вот это да? Он что мысли читает?»

Подумала и, плюнув на все, залезла под душ. «Положено чистым на смерть выходить морякам…» — откуда это? Песня? Кажется», — вспоминать не пыталась.

В комнате, пока она плескалась, произошли изменения. На кровати стояло несколько огромных, блестящих глянцевыми боками, пакетов. Феретти, Гуччи, Прада… Что–то страшно знакомое? Оказалось, одежда. Поискала свою, брошенную у шкафа, не нашла и, принялась вытаскивать обновки. Отвлек стук. Дедок заглянул в комнату: — Доброе утро. Извини, зашел без спросу. Барахло твое выбросил. Не обессудь. Сгонял вчера в сельпо, прикупил кое — что. Если не по размеру, обещали поменять.

— Не забыл, мы с утра с тобой собирались?…

— А как–же. — Михаил Степанович поскреб затылок— Непременно. Тольео по пути… не откажи старику в любезности, заедем по пути в одно местечко, а после уж как будет угодно.

— Хорошо, — она не стала спорить. — Если не долго…

Старик вышел, а Оля принялась разбирать пакеты. В первом оказалась короткая куртка из мягкой дубленой замши, с шоколадно — серебристой меховой изнанкой.

«Как же он называется? Смешное что–то вертится. Ах, да… норка?» — Оля провела пальцами по прохладному шелковистому меху, попыталась понять, отчего вдруг забилось сердце, но не смогла. Убрав пижонскую куртку вытянула из пакета другую вещь.

Джинсы с вышитыми на заднем кармашке золотыми колечками, оказались впору, так–же как и мягкий свитер с белоснежными оленями на груди.

А вот обувь слегка удивила. Ботинки с жесткой подошвой и низеньким прочным каблуком, но зато с длинным шнурованным голенищем, они мало подходили к остальному наряду. Однако и с их размером дед почти угадал. Выручили толстые хлопчатые носки. Оля примерила обновки и не сдержалась, поискала взглядом зеркало: «Увы. А впрочем, может, и к лучшему».

В последнем пакетике отыскалось несколько пар разномастных, с блестящими камешками на оправе, солнцезащитных очков. Не выбирая, наугад сунула в карман одни, побольше, и отправилась в столовую.

— Ну как, все подошло? — окинул старик ее наряд внимательным взглядом. — Я так Зинке и сказал: «Ежели с размером не угадаешь, больше не приду». Расстаралась. Хотя, я этакий ковбойский стиль, как–то не очень понимаю. Но там, куда мы собираемся, он в самый раз будет. А тебе, так понял и без разницы.

Оля молча и нетерпеливо глянула на часы. От завтрака отказалась. Не сумела удержаться от чашечки ароматного кофе, заваренного в хитро пыхтящем агрегате.

— С богом, — наконец поднялся из — за стола хозяин, вытирая губы белоснежной салфеткой. — Эх, грехи наши тяжкие. Как никак на тот свет провожаю, а язык, что твое помело.

Прогретый автомобиль уже стоял возле крыльца. Выскочил Минька. Обежал вокруг, признал и потыкался в ногу, здороваясь.

— Некогда нам, Веньямин, после, — остановил собаку строгий голос старика. Михаил Степанович похожий в своей потертой кацавейке на едущего в собес пенсионера, спустился с крыльца.