Георгий Брянцев - Клинок эмира

— Значит, ты знал, что Наруз Ахмед скрывается в доме Икрама-ходжи?

— Нет, этого мы не знали.

— Хм… Может быть… Я конечно, не берусь давать советы тебе, Леонид Архипович, но не думаешь ли ты…

— Заранее могу предсказать, что ты хочешь сказать, — прервал его Шубников.

— Серьезно? — улыбнулся Халилов.

— Вполне. Ты хочешь сказать: не думаешь ли ты, дорогой товарищ Шубников, что было бы лучше не выпускать Наруза Ахмеда из города, а арестовать сейчас же, немедленно?

— Ты прав.

— Понимаю, так думаешь не только ты, но и еще ряд товарищей из моего отдела. Но нет, говорю я, сейчас нельзя брать. Всему свое время. Трудно поверить в то, что Наруз Ахмед пожаловал сюда только из-за клинка. И я не был бы чекистом, если бы взял за основу эту версию. Клинок — только повод. Наруз Ахмед — орудие в чьих-то руках. Его перебросили за кордон, предоставили самолет. А все это не так просто и не так дешево. Ясно, что перед ним поставлены другие, более важные, чем похищение клинка, задачи. В этом я ни на минуту не сомневаюсь. Мы обязаны узнать, кто хозяин Наруза и какие задачи ему поставлены. Наруз должен быть арестован лишь тогда, когда появится реальная угроза, что он сможет скрыться и бежать. Понятно, не исключен известный риск, но без него обойтись невозможно. Ясно?

— Примерно ясно… Но ты знаешь последнюю новость? — спросил Халилов.

Шубников вскинул брови.

— Наша прекрасная жилица дала лататы…

— Ч-черт!… — сорвалось у Шубникова. Он потянулся к телефону, снял трубку, набрал нужный номер и строго спросил кого-то:

— От лейтенанта Сивко звонка не было? Что? Так… Так… Хорошо… Если будет звонить еще раз, скажите, что я уже выехал на место. Да, да.

Шубников положил трубку и продолжил начатую Халиловым тему:

— Твоя новость, Саттар Халилович, состарилась еще вчера днем. Думаю, что ваша квартирантка далеко не убежит. Во всяком случае этого дома, где мы сейчас с тобой сидим, ей не миновать.

— Ты уверен?

— Уверен.

— А я, знаешь ли, будучи в Ташкенте, не зевал. Взял да и позвонил в Комитет по делам физкультуры и спорта.

— Ну и что тебе ответили?

— Ответили, что такой у них нет и не было.

— А что же другое они могли сказать, — усмехнулся Шубников. — Эта особа такой же сотрудник комитета, как и ты.

Стук в дверь прервал разговор.

Вошел шофер и доложил, что машина готова.

— Мы сейчас, — сказал подполковник.

Шофер вышел. Когда Халилов поднялся, подполковник спросил его:

— У тебя какой пистолет?

— "ТТ"…

— Не годится, — сказал Шубников и подошел к несгораемому шкафу. Нужна штука поменьше. — Он достал из шкафа "маузер № 2", проверил его, поставил на предохранитель и подал Халилову. — А твою пушку давай сюда спрячем. Вот так… Я любил "наган"… Хорошее оружие было, но жаль: как дело доходило до перезарядки — дрянь. Ну? Кажется, ничего не забыли?

Шубников подумал о чем-то, и по губам его скользнула едва заметная улыбка. Он посмотрел на часы и сказал:

— Вот уж и вторник начался. Поехали?

— Я готов.

Подполковник выключил свет, отдал ключ от кабинета вахтеру, и они вышли. У подъезда стоял газик-вездеход. Друзья сели в него, и водитель тронул машину.

Поезд мчал Наруза Ахмеда в Бухару.

На западе в золотистой предзакатной дымке умирал день. За окном промелькнули поля, засеянные хлопком, изрезанные арыками. Вновь потянулись пески. Подернутые мертвой волнообразной рябью, они простирались во все стороны, куда только хватал глаз.

"Проклятая страна, — думал Наруз Ахмед. — Какой дурак выдумал, что родина прекраснее всего…"

Он сидел у самого окна, смотрел и думал. Думал о том, что скоро он расстанется с землей своих предков и вернется назад, в чужой край. Ему вспомнились слова одного тегеранского купца: "Э-э, дорогой! — говорил он. Отчизна для человека там, где ему дадут хороший шашлык…" Да, теперь чужбина обернется к нему другим лицом. Теперь его ждет жизнь, настоящая жизнь, непохожая на прежнюю. Но прежде чем раскланяться с узбекской землей, он должен еще исполнить второе задание Керлинга и, наконец, свой священный долг. Он обязан сдержать клятву и отомстить за отца. Как? Ну уж это его личное дело, и ни с кем своими планами он делиться не намерен. Во всяком случае ни Джалилу, ни Анзират, ни Саттару не уйти от мести. Настигнет ли их рука самого Наруза или чья другая, направленная им, — значения не имеет. Но лишь только после того как он своими глазами увидит кровь этих трех ненавистных, выпущенную из их жил, он со спокойным сердцем покинет бывшую отчизну и трижды плюнет, трижды проклянет и эту страну, и ее неблагодарный народ.

Сладостное предчувствие удовлетворенной мести охватило Наруза Ахмеда, и он мечтательно закрыл глаза.

Двое соседей по купе мирно спали, а пожилая женщина туркменка, сидевшая напротив, читала русскую книгу.

Когда над песками стал сгущаться вечерний сумрак, поезд ворвался на разъезд, резко сбавил ход и остановился.

Наруз Ахмед прижался лбом к теплому стеклу. Пора! Цель близка. Он встал, перебросил через плечо рюкзак, прихватил металлическую тросточку и вышел из купе.

Он понимал, что появляться на безлюдном перроне разъезда, когда еще не стемнело, опасно. Одинокий пассажир невольно привлечет к себе внимание обитателей разъезда — людей всегда любопытных.

Наруз Ахмед прошел через три вагона, полных разнообразным людом, мимо спящих, закусывающих, беседующих пассажиров. До паровоза оставалось всего три вагона: пассажирский, багажный и почтовый.

Раздался оглушительный долгий паровозный гудок: на разъезд влетел встречный состав и загрохотал по второму пути.

Наруз Ахмед потянул на себя дверь, и завихрения пыльного воздуха, пахнущего углем и дымом, ударили ему в лицо. Он спрыгнул на землю между поездами, выждал, пока промчался встречный, быстро пересек полотно и направился в пески.

В небе зажглись яркие звезды, но вскоре взошла луна, и в ее серебристом сиянии блеск звезд потускнел.

Разъезд остался позади, огоньки его становились все меньше и меньше. Наконец исчез и красный огонек далекого семафора. С юга подул горячий ветер и легонько прошелестел в выгоревшей и сухой траве.

Наруз Ахмед шагал крупно, уверенно, будто бывал здесь не раз. Изредка он оглядывался, стараясь держать направление так, чтобы разъезд оставался у него строго позади, за спиной.

Прошагав с час, он обостренным зрением различил в рассеянном свете луны небольшие глиняные холмика. Это были колодцы пустыни.

Вот он, ориентир! Значит, клинок не лгал, его тайнопись оказалась верной. Сбываются мечты бессонных ночей, голодных дней.