Алистер Маклин - Искатель. 1994. Выпуск №5

— Не думаю. Траулер, должно быть, находится в тысяче миль к северу. У них не настолько мощный приемник, чтобы поймать наш сигнал. Вернее, у нас слабый передатчик.

— На Би-би-си мощных передатчиков сколько угодно. У Адмиралтейства тоже. Пожалуйста, попросите тех и других связаться с «Морнинг стар». Пусть рыбаки постоянно запрашивают координаты станции.

— Они могут это сделать и без напоминания.

— Конечно, могут. Но они вряд ли услышат ответ, а «Морнинг стар» услышит. Тем более что траулер ближе всех к станции.

— Хорошо, всплываем немедленно, — сдался Свенсон. Он направился к пульту управления погружением и всплытием. Походя он спросил у штурмана:

— Ты что-то хотел сказать, Уилл?

Лейтенант Рэберн повернулся ко мне спиной и понизил голос, но у меня всегда был на редкость острый слух. Штурман проговорил:

— Вы видели его лицо, капитан? Я думал — он вот-вот кинется на вас с кулаками.

— Я тоже так было подумал, — пробормотал Свенсон. — Наверное, я просто случайно оказался в его поле зрения.

— Вот и он, — сказал Свенсон. — Ледяной барьер.

«Дельфин» держал курс строго на север. Его корпус в один миг почти целиком ушел под воду — лодка, тяжело рыская по морю, двигалась со скоростью менее трех узлов. Энергии мощного атомного двигателя вполне хватало, чтобы приводить в движение два больших восьмифутовых винта и поддерживать наименьшую скорость, при которой лодка слушалась руля, но не больше. В тридцати футах прямо под мостиком, где мы стояли, самые современные гидроакустические приборы непрерывно прощупывали окружающее нас водное пространство, но даже с ними Свенсон держался начеку, опасаясь столкновения с плавучей ледяной глыбой. Полуденное арктическое небо было сплошь затянуто тучами. Термометр на мостике показывал температуру воды за бортом 28 градусов по Фаренгейту, а воздуха — 16.

Штормовой норд-ост срывал стальную пену с валов, и брызги, тут же превращавшиеся в лед, обстреливали боевую рубку со всех сторон, разбиваясь вдребезги о ее прочное ограждение. Было ужасно холодно.

Я застегнул толстую байковую куртку и закутался в дождевик, но охватившая меня дрожь никак не унималась. Тщетно пытаясь укрыться за брезентовым навесом, я глядел в ту сторону, куда Свенсон указывал рукой. Впереди, меньше чем в двух милях, виднелась длинная, узкая, грязно-белая и более или менее ровная полоса — она, казалось, растянулась во всю ширь северного горизонта. Мне случалось видеть это и раньше — зрелище, в общем-то, малоинтересное, к такому взгляд человека не может привыкнуть никогда, но не из-за его однообразия, а из-за того, что оно собой представляет: то был самый край полярной ледяной шапки, прикрывавшей крышу мира и простиравшейся в это время года сплошным ледовым полем от той точки, где мы находились, до самых берегов Аляски.

Сообщение, которое мы получили сорок девять часов назад, было последним. С тех пор — полная тишина.

Восемнадцать часов назад русский атомный ледокол «Двина» подошел к краю барьера и начал решительно пробиваться к центру ледяной шайки, но безуспешно. Первая неудача не остановила русских. Совместно с американцами они совершили несколько полетов над заданным районом на новейших дальних бомбардировщиках. Несмотря на сплошную облачность, ураганный ветер, снежные заряды и угрозу обледенения, самолеты, оснащенные сверхмощными радиолокационными системами обнаружения, облетели предполагаемый район бедствия вдоль и поперек раз сто. Однако ни одного сообщения о том, что им удалось что-то обнаружить, не поступило.

— Нет смысла торчать на мостике, иначе мы совсем окоченеем, — не сказал, а выкрикнул капитан Свенсон. — Если мы собираемся идти подо льдом, погружаться нужно прямо сейчас.

Встав спиной к ветру, он пристально смотрел на восток — там, в какой-нибудь четверти мили от нас, медленно раскачивался на волнах огромный траулер. «Морнинг стар», простояв два последних дня у самой кромки льда, ложился на обратный курс — он собирался возвращаться в Гулль.

— Дайте сигнал, — скомандовал Свенсон стоявшему рядом матросу. — Идем на погружение. Всплывать не будем по крайней мере дня четыре. Максимум — четырнадцать.

Пока сигнальщик сворачивал брезентовый навес, я успел соскочить по трапу в крохотный отсек, оттуда через люк опустился по второму трапу внутрь прочного корпуса лодки и, наконец, очутился на главной палубе «Дельфина». Следом за мной появился Свенсон и сигнальщик. Хансен спустился последним — ему пришлось задраивать за собой тяжелые водонепроницаемые люки.

Свенсон взял микрофон с витым металлическим шнуром и спокойно произнес:

— Говорит капитан. Идем под лед. Погружение. — Потом повесил микрофон и сказал: — Триста футов.

Главный техник по электронному оборудованию проверил панель с сигнальными лампочками, показывающими, что все люки, наружные отверстия и клапаны задраены наглухо. Дисковые лампы были отключены, щелевые ярко горели. Неторопливо проверив их еще раз, он поглядел на Свенсона и сказал:

— Прямое освещение отключено, сэр.

Свенсон кивнул. В балластных цистернах резко засвистел воздух. Мы пошли под воду.

Через десять минут ко мне подошел Свенсон. За последние два дня я успел узнать капитана довольно хорошо, он мне очень понравился, я проникся к нему большим уважением. Команда полностью и безоговорочно доверяла ему. Я тоже. Человек он был мягкий и добрый, подводную лодку знал как свои пять пальцев. Он обращал внимание на каждую мелочь, отличался острым умом и хладнокровием, которое не изменяло ему ни при каких обстоятельствах. Хансен, его старший помощник, от которого редко когда можно было услышать похвалу в адрес ближнего, со всей решительностью заявлял, что Свенсон — лучший офицер-подводник на американском флоте.

— Мы сейчас уйдем под лед, доктор Карпентер, — объяснил Свенсон. — Как самочувствие?

— Я чувствовал бы себя куда лучше, если б видел, где мы идем.

— Можно и поглядеть, — сказал он. — На «Дельфине» такие глаза, каких нет во всем мире. Они смотрят вперед, вокруг, вниз, вверх. Нижние глаза — это эхолот, он видит глубину под килем, а поскольку в этом месте она составляет порядка пяти тысяч футов и столкнуться с каким-либо подводным препятствием нам не грозит, он работает чисто для проформы. Однако ни один штурман и не подумает его выключить. А еще у нас есть двуглазый гидролокатор — он смотрит вокруг и вперед: один глаз видит все, что происходит вокруг корпуса, а другой прощупывает глубины в радиусе пятнадцати градусов впереди по курсу. Так что мы все видим и слышим.