Вячеслав Демченко - Обреченный мост

— Что ж вам, штабному, и телефона не поставили? — «фон» прихватив стул за гнутую спинку, приставил его к дивану и дружелюбно протянул Хуану его же бордо.

— Деньги любят тишину, как говорят домушники в Одессе, — сказал что-то на русском «понтийский семит», подтверждая самую ужасную и, положа руку на сердце, самую первую догадку зондерфюрера.

Как только увидел Хуан любимую свою английскую машинку на полу, так даже знакомые донельзя «шмайссеры», висевшие на спинках стульев, показались русскими дисковыми пистолетами-пулеметами…

— А телефон внизу есть, в подъезде, — зачем-то сдал зондерфюрер Рибейрос самую главную тайну Вермахта. Ведь особенно и не спрашивали? Но раз уж отдал палец — закатывай рукав по локоть. — Так что любой может позвонить, здесь же офицеров много…

— Ну, раз можно, то нужно, — поднялся со стула «понтийский семит» и, походя, воткнул штык в стену вместе со звонкой банкой. — Вы же можете позвонить дону Эмилю, благородный идальго?

— Разве что в казарму, — снова смешался Рибейрос. — А что я должен буду сказать? Если, конечно, он будет на месте, у них сейчас много работы и…

— Скажите, что у вас его ждёт старый фронтовой товарищ, — оборвал паническое бормотание зондерфюрера «понтийский семит». — Такой себе Серж Хачариди.

— Ха… Чего? — не понял «благородный идальго», но кое-что он уже сообразил. То, что его втягивают в какой-то ужасный антигитлеровский заговор.

— Хачариди, — повторил второй русский разведчик чуть ли не по слогам. — Привет от Хачариди.

Гауптштурмфюрер Эмиль Боске привету от Хачариди обрадовался, но как-то не сразу, только когда посоветовался с братом, «добровольным помощником — Hiwi» и инструктором зондеркоманды.

Вот тот действительно так обрадовался, что тут же засобирался на встречу. Хоть и предполагал, что, скорее всего, для этого ему придётся идти в неблизкие Крымские горы, но раз зовёт — значит, наконец-то у него есть к нему «Дело»…

И у доктора Курта дел было по горло. И, что самое скверное, дел настолько секретных, что и привлечь к ним особенно было некого. От всей его команды проку — чуть. Количество посвящённых — требовал штандартенфюрер Жарков, — должно быть сведено до минимума, «чтобы не пришлось, не дай бог, своих же ликвидировать».

А это Вильгельм уже и сам понимал, с его-то зондеркоманды спецификой. Когда поделиться последней пайкой и последней пулей — пожалуйста, а проблемами по работе — никак.

Но тут повезло. Полицай-фюрер Крыма Зитц окончательно решился минировать «Южный объект», несмотря на то, что никаких распоряжений по этому поводу из Берлина до сих пор не было. Но в воздухе уже так отчетливо пахло порохом, что толстяк Зитц лично приехал дать отмашку белым платочком, которым прикрывал нос — то ли и впрямь от пороховой гари, то ли, чтобы скрыть его нездоровую красноту и раздражённость. В баночку из-под леденцов в последнее время он его совал всё чаще и чаще.

Кроме этой коробочки он пригнал на завод ещё целую автоколонну со взрывчаткой.

Автомашины и сопровождающих Вильгельм, только разгрузив, сразу же отправил обратно — лишние глаза ему сто лет не нужны.

А вот ажиотаж и беготня военнопленных и Hiwi — очень даже кстати. Потом только завести патефон с вдохновенным «Маршем валькирий» Вагнера, выкатить «MG-42» и пам-пара-рам!

Удобство ситуации оценил и Жарков, и тоже сказал: «Приступайте».

— Я пришлю специалистов, — сказал он не доктору Вильгельму Курту, а редким язычкам пламени, пляшущим на посеревших поленцах в жерле походной железной печи.

Холод в бункере был замогильный.

Бункер собственно бункером как таковым и не был. Какая нужда копать или городить ещё что-то, когда бетонированных подземелий — и со свечкой заблудишься, над головой метры серого железобетона, кирпичные горы. Просто «окультурили» чуток технические пустоты под цехами силового хозяйства, в каковых подземельях — как моментально оценил Вильгельм, не вылезая на поверхность, — обороняться можно ещё до IV Рейха.

В бетонных лабиринтах и сейчас трудно было не расшибить лоб о проклёпанное железо всевозможных паровых агрегатов, труб всяческих диаметров, котлов и ресиверов.

— Специалисты будут из местных, — продолжил старик, ревматически растирая колени. — Работать будут врозь — каждый на своем особом участке, со своим особым объёмом работ и в особое время.

— Чтобы сумма знаний не переросла в понимание, — отчего-то вдруг вспомнил доктор Курт счастливые времена на философском факультете Боннского университета.

— Именно… — с любопытством покосился на него Жарков, очевидно, до сих пор полагавший приставку «доктор» чем-то вроде армейской клички. — Но вы их всё равно расстреляйте, — добавил он так, будто посоветовал приправу к супу.

Доктор Курт чуть удивленно поджал губу. Подумал, должно быть, — насколько это его дело, и решил, что не его, но всё же понимать желательно.

Уловив эту скупую мимическую игру, штандартенфюрер пояснил:

— В действие систему взрывателей запустят те, кто узнает о ней непосредственно перед запуском.

— И это уже ваше дело, — может, продолжил его фразу штурмбанфюрер, а может, дал понять, что и знать не желает, кто это будут такие.

— Именно, — снова скупо улыбнулся Жарков.

Сам хозяин предпочёл ничего не знать об ужасном заговоре, а благоразумно напиться, вопреки кастильским традициям, но зато эффективно чередуя бордо со шнапсом. Так что уже к приходу братьев Боске славный бухгалтер и дебета гамаш от кредита галет не смог бы отличить, а через десять минут, пока первые и вторые гости переговаривались попеременно на трёх языках, вовсе отключился.

Чем, забегая наперёд, спас для Испании как минимум четыре поколения Рибейросов, включая бравого хавбека не самой знаменитой, но весьма достойной «малаги».

Сами же «ужасные заговорщики» после непродолжительной проверки паролей-отзывов принялись выяснять и согласовывать совместные действия.

Сначала, правда, Мигель рассказал о некоторых событиях, произошедших после того, как ювелирно-точная очередь из пулемёта Хачариди оцарапала и даже сбила с ног братьев. Уложила их за трупами так и не вымоливших пощады «добровольцев», надёжно убитых тою же очередью.

А потом штурмбаннфюрер доктор Вильгельм Курт сначала «приютил» «коммунистического братца» — как он его называл за глаза и запросто, — гауптштурмфюрера Боске, своего многолетнего адъютанта.