Юлия Пасынкова - Танцы на осколках (СИ)

Прежний ошалело подскочил, озираясь по сторонам. Старая ворожея, открыла один глаз, звучно зевнула и отвернулась на другой бок, демонстрируя полной безразличие к воплям. Милка сонно села, потирая глаза. Рев снова повторился, а к нему добавился звук ломаемой мебели. Через секунду дверь сорвалась с петли, повиснув на одной, и в комнату вломился сам источник криков. Прежний инстинктивно отодвинулся: Брест был страшен. Даже перед дракой он не внушал такого ужаса, как в этот момент. Наёмник словно раздулся вширь, а глаза налились дурной кровью.

- Где она?! – прорычал мужчина, бросаясь к Прежнему.

Гера удивленно округлил глаза:

- Кто? Катерина? А что случилось-то?

Его искреннее выражение лица еще больше разозлило Бреста. Тот кинулся на парня, но бабуля вовремя щелкнула пальцами, и вокруг наемника появился воздушный кокон. Мужчина наскочил на прозрачную стенку, но его отбросило назад. В ярости он принялся рвать и скрести упругий шар. Ведьма, наконец, открыла глаза и села на кровати, потянувшись. Милка с Герой вжались в стены, не решаясь подойти к скованному урагану «Брест». Ворожея, кряхтя, поднялась, отряхнула руки с полностью зажившими ожогами:

- Ну и чаво ты тут расшумелси?

Брест ей ответил, чего он тут шумит. Да еще как. В таких витиеватых, хитровыдуманных и перетряхнутых выражениях, что Гера зажмурился, а Милка от страха прикрыла рот рукой – так с ведьмой еще никто не говорил. Никто живой. Баба Ежна спокойно все это выслушала, ковыряясь в зубах, а когда наемник остановился перевести дыхание, спросила:

- Закончил?

Оказалось, что Брест еще не закончил. Он разразился бурной тирадой с точными подробностями, где он видел Катерину, в каких отношениях был с её матерью, на чём он вертел этот рубин, и как далеко идти всем, кто втянул его в это. С каждым словом служанка зажмуривалась все крепче, ожидая бури от своей бабушки. Но та реагировала совершенно спокойно, давая взбесившемуся наемнику выговориться. Когда у мужчины кончился запал, он уселся на пол, закрыв лицо руками. Всё, через что он прошел, всё пошло ко псу под хвост. И из-за кого?! Он почувствовал легкое движение воздуха рядом – ведьма сняла кокон. Наемнику на плечо легла рука Геры:

- Она все-таки ушла?

Брест поднял на него пустой взгляд:

- Что же ты не с ней?

- Я говорил ей, что остаюсь, но не знал, что она прямо сегодня сбежит. Хотя должен был почувствовать…

Тут ведьма вклинилась в разговор:

- Это я тебе знания закрыла, а то помешал бы.

Гера удивленно вскинул брови:

- Это всё из-за рубина? Чтобы он не угодил к Епископу?

- Да плевать на ентот камень. Я ведь гуторила уже, что другой чародейный лал[1] зрела, а этот, хоть и настоящий, но обычный. Дело не в нем, - отмахнулась ворожея, - А в том, что всё должно идти так, как оно идёт. Ты, парень, запомни, мы - ворожеи, ведьмы, чародеи и колдуны должны поддерживать порядок, а не просто чудеса творить. Сначала мы зреем то, что должно быть, а потом то, что будет, коли свернуть с дорожки. И если хочешь и дальше у меня учиться, запомни это. Мы не творим Судьбу, мы зрим её и помогаем ей свершиться.

Прежний сидел притихший, внимая каждому слову, а наемник молча поднялся, сжав кулаки:

- Так скажи мне, старая, какая же судьба теперь меня ждёт?

Ведьма посмотрела в серые потухшие глаза Бреста:

- Ту, которую ты сам выберешь.

- Я запутался, - помотал головой Гера. У парня была привычка допытываться до всего, - Как же так? Ты говоришь, что судьбу мы не творим, и тут же предлагаешь ему выбор?

Ворожея тяжело вздохнула:

- Рано тебе об этом еще гуторить, но раз уж сам спросил… Брест, - она ткнула кривым пальцем в мужчину, - Брест видит только несколько нитей, идущих от него, но мы зрим весь узор, который плетется испокон веков. Однажды Зрение откроется в тебе, и тогда ты сам уразумеешь, что Судьба – это ковер, сотканный в совершенный узор, а мы лишь не допускаем фальши в его плетении.

- То есть я могу выбирать, но при этом, что бы ни выбрал, всё уже решено?

Старуха разозлилась:

- Ой, тьфу на вас! Я что же, сейчас вам - младенцам голозадым буду объяснять, как мир устроен? Малы еще, а ты, Гера, пока просто запомни мои слова.

Парень смутился и задумчиво умолк, а наемник не отрывал хмурого взгляда от ведьмы:

- Ладно, тогда скажи мне, что в Триннице деется? А тогда уже и решать буду, куда свою «нить» загнуть.

Бабка минуту пристально вглядывалась в серую сталь глаз, наконец, выдав ответ:

- То, чего ты боялся, вот-вот начнется.

Наемник страшно выругался:

- Сколько у нас времени?

- К вечеру первые стычки начнутся, - поведала ворожея. - Если не остановить, то крови много прольется. Что делать-то думаешь?

Брест заходил кругами. На него было больно смотреть: он словно разом постарел. Морщины собрались на лбу, мужчина что-то бормотал про себя, смахивая на сумасшедшего.

- Догнать эту… - он запнулся на слове, - Не получится?

Ворожея подняла одну бровь:

- Нет, да и помогать я тады не стану.

- Ну, ещё бы, - скривился наемник. – Выбора-то у меня не особо: дать погибнуть друзьям и простому люду или самому в петлю залезть.

- А что ты можешь сделать-то? Ведь камень эта змея украла! – встряла Милка.

- Не ведаю! - огрызнулся мужчина, - Но и сидеть без дела не смогу. Коли Гжевик да Епископ из-за рубина сцепились, авось поверят мне, что это я камень украл. Накажут виновного да успокоятся, угомонят свои распри. А, ведьма? Что скажешь?

Баба Ежна отвернулась, поправляя длинную юбку:

- Ничего не скажу. Придет час – сам все узнаешь.

- Вот же вы, ведьмы… - начал было Брест, но старуха его остановила, подняв сухую сморщенную руку.

- Не молви то, о чем потом пожалеешь.

Мужчина набрал воздуха в грудь, но смолчал, шумно выпустив пар. Дело приобретало всё более скверный оборот, который в любом случае заканчивался смертью Бреста. Видать, просто его век подошел к концу, но припомнив слова этой… что «коли жизнь не зря прожита, то и помирать не страшно», решил гульнуть напоследок. Хоть чем-то помочь. Ведь если смерть простого наемника нужна для того, чтобы остановить резню на улицах всего города, то кто же он таков, чтобы не заплатить за кровь невинных людей своей оконченной, в общем-то, жизнью?

- Ты забросишь меня в Тринницу? – просто спросил он у бабы Ежны.

Та лишь кивнула. Внезапно Милка бросилась на шею Бресту:

- Ты никуда не пойдешь! Ведь тебя могут казни-ить! – завопила она. – Да что там могут! Мой тятя, когда услышит про камень, сразу тебя в темницу бросит, а после под конвоем доставит к Епископу.