Лев Линьков - Капитан "Старой черепахи"

— А что?

— На ухо он тебе не наступил?

Столовая грохнула. Тарас побагровел и убежал на двор.

С тех пор кличка «фасоль» словно прилипла к нему.

Полтора года назад, в один и тот же день, Тарас и Кирилл прибыли с учебного пункта на заставу, и койки их стояли в казарме рядом.

До призыва на пограничную службу Кирилл ра­ботал трактористом в Шекуринской МТС на Северном Урале, нередко ему приходилось ночевать в непогоду под открытым небом, а зимой, во время охотничьего сезона, и в лесу, у дымного костра. Он не боялся ни дождя, ни снегопада, ни холода.

Тарас же Квитко был из тех южных степовиков, что не умеют отличить сосны от кедра и трусятся при морозце в пять градусов.

Все Тарасу было поначалу в диковинку в тайге: след медведя на глухой тропе, «хохот» совы, болот­ная трясина, темная ночь, в которую надо идти на охрану границы...

В начале декабря Тарас получил письмо из родной Каменки на Днестре и, сияя от счастья, читал его у разрисованного морозом окна.

Подкравшись сзади на цыпочках, Кирилл глянул через плечо приятеля, лихо притопнул и пропел прон­зительным фальцетом:

Это было чересчур. Тарас спросил разрешение у старшины и перетащил свою койку в противополож­ный угол.

Кирилл только крякнул.

...Застава находилась в тайге, близ железнодо­рожного моста через речку Бездна. Небольшой до­мик окружали высокие холмы, заросшие ольхой, оси­ной и елью. Меж холмами стыли болота, затянутые обманчивым мхом и ягодниками. Летом сюда заха­живали на жировку медведи и слетались куропат­ки — известные охотницы до ягод.

Несколько раз в сутки мимо проносились пасса­жирские и товарные поезда. Перестук колес, лязганье буферов да свистки паровозов — вот и все, что нару­шало тишину этих глухих мест.

Дважды в неделю на заставу приезжала автодре­зина, доставлявшая продукты и почту. Приезжала она и вчера, — Тарас получил Олино письмо.

Сейчас Тарас сидел в ленинской комнате, перели­стывал журналы. Он недавно вернулся с охраны границы.

С ночи мороз отпустил, утром взялся негаданно теплый ветер, а с полудня началась пурга. Вот и ночь скоро, а она все еще воет, нагоняет тоску.

На мосту прогрохотал поезд и нестерпимо напом­нил Тарасу о далекой Каменке, о семье, об Оле. Ско­ро мать придет с фермы, с вечерней дойки, братишка с сестрой готовят уроки, отец читает свой любимый «Календарь колхозника», а Оля, наверное, собирает­ся в клуб на танцы. Пишет, что скучает по нем, да разве мало на селе красивых хлопцев!..

На пороге появился дежурный:

— Усманов, Круглов, готовиться в наряд. Два Тарасовых соседа поднялись из-за стола.

— Счастливо загорать! — кивнул вслед им «кол­довавший» у приемника Кирилл. Он упрямо старался поймать Москву. В приемнике то взвизгивало, то по­свистывало, то потрескивало.

— Не вытягивай ты нервы! — взмолился ефрейтор Пичугин.

И вдруг в приемнике как-то особенно яростно взвизгнуло, и хриплый не то мужской, не то женский голос, преодолев помехи, довольно-таки отчетливо сказал:

— ...аем программу радиопередач... Все приумолкли.

— ...дцать часов по московскому времени будет пе­редан концерт по программе, составленной погранич­ником Тарасом Квитко.

Дальше разобрать что-либо было невозможно. Пограничники изумились:

— Какого Квитко? Уж не нашего ли?

— Вот тебе и «фасоль»!..

Неожиданно в комнату вошел начальник заставы старший лейтенант Кожин. Он был чем-то озабочен.

Солдаты встали.

— Вот какое дело, товарищи, — негромко сказал Кожин. — Звонили из районной конторы связи: между восемьсот тридцать пятым и восемьсот сорок седьмым километрами прервана телеграфная связь. Гололед. Контора просит помочь им найти обрыв на линии. Тарас покосился на окно, за которым мело и мело.

— Нужны два человека, — продолжал Кожин. Он посмотрел на Кирилла: — Товарищ Прокофьев, вы как?..

— Когда прикажете выходить? — ответил Кирилл.

— Немедля... Еще кто? — начальник оглядел по­граничников. — Вы, товарищ Квитко, отдохнули?

Начальник не знал о ссоре друзей.

— Отдохнул, — зачем-то вдруг соврал Тарас, хо­тя, несмотря на плотный ужин, все еще не мог ото­греться.

— А как же твой концерт? — проворчал Кирилл, натягивая ватные брюки.

Тарас не ответил.

Километрах в двух за мостом телеграфная линия сворачивала от железной дороги в сторону. Поднима­ясь с холма на холм, она тянулась сквозь тайгу на северо-восток по направлению к Верхне-Тайгинску.

Свернув вслед за столбами от железной дороги, Кирилл и Тарас пошли просекой. За плечами у них были винтовки и необходимый для ремонта инстру­мент.

В тайге ветер ослабел, и идти стало легче. Но легкая дорога продолжалась каких-нибудь два кило­метра, не больше, а потом начались такие крутые спуски и подъемы, что пришлось положить лыжи на плечи и, увязая в снегу чуть ли не по пояс, караб­каться на четвереньках.

Время от времени Кирилл — он шел первым — включал висевший на поясе электрический фонарик и освещал провода. «Поскорее бы найти обрыв, испра­вить повреждение — и обратно. Может, удастся по­пасть на тарасовский концерт».

Тарас едва поспевал за Кириллом. Он уже не ду­мал о радиоконцерте •— утомился. Ему было жарко, он был весь в поту.

Нечаянно споткнувшись о скрытый снегом пенек, Тарас упал, стукнув лыжами о ствол ольхи. Скопив­шиеся на ветвях шапки снега свалились на него, снег забил ему рот, нос, глаза. Выбравшись из-под сугро­ба, Тарас не сразу разглядел Прокофьева.

Кирилл подошел к нему, ни слова не говоря, взял у него инструмент, откопал лыжи, взвалил все себе на плечи и опять упрямо зашагал вперед.

— Я сам понесу! — крикнул Тарас. Кирилл даже не оглянулся.

Радиоконцерт по программе, составленной Тара­сом Квитко, начался ровно в одиннадцать часов вече­ра, однако слушали его всего два человека — повар да дежурный. Остальные пограничники кто был в наря­де на границе, кто спал, кто готовился идти на смену товарищам.

Оказалось, что первым номером Тарас заказал арию Наталки. Девичий голос пел о счастье, о любви, а в окна билась пурга...

Минуло семь часов, как Квитко и Прокофьев ушли в тайгу.

Кожина вызвали к телефону. Заведующий район­ной конторой связи благодарил за помощь: связь с Верхне-Тайгинском восстановлена.

— Когда восстановлена связь? — переспросил Ко­жин. — В двадцать один десять?.. — «В двадцать один десять, а сейчас ровно четверть первого ночи!.. Кого же послать на розыски?..»