Марк Твен - Похождения Гекльберри Финна (пер.Ранцов)

— Впрочем, я не стану спорить. Делай как знаешь, мне все равно. Как же нам быть с этой служанкой? Откуда ее взять?

— Ты изобразишь служанку. Ступай ночью и стащи платье у негритянки.

— Но, Том, она подымет гвалт на другое утро, ведь у нее всего одно платье!..

— Знаю; но тебе оно понадобится всего на четверть часа — только снести анонимное письмо и сунуть его под входную дверь.

— Ну, ладно, я это сделаю; но разве не мог бы я снести письмо в моей собственной одежде?

— Тогда ты уже не будешь похож на служанку, не так ли?

— Это правда, но никто ведь и не увидит в потемках, на кого я буду похож…

— Это не имеет значения. Нам нужно одно — исполнить свой долг добросовестно и не заботиться о том, увидит нас кто-нибудь или не увидит. Неужели же у тебя нет никаких принципов?

— Ну, хорошо, не сердись, я буду служанкой. А кто же мать Джима?

— Я его мать. Стащу на время платье у тети Салли.

— Значит, тебе придется оставаться в чулане, когда Джим убежит?

— Ненадолго. Я набью соломой платье Джима, чтобы изобразить его переодетую мать, а Джиму передам платье тети Салли, и мы удерем вместе.

И вот Том написал анонимное письмо, а я стянул ночью платье у негритянки, нарядился в него и сунул письмо под входную дверь, как велел мне Том. Вот что было написано в письме:

«Остерегайтесь. Готовится беда. Держите ухо востро.

Неизвестный друг».

На следующую ночь мы наклеили на входную дверь картинку, которую Том нарисовал кровью; изображала она череп и скрещенные кости, а на следующую ночь прилепили изображение гроба на дверь черного хода. Домашние пришли в смятение: до того все перетрусили, как будто весь дом полон привидениями, которые скрываются во всех углах, под кроватями и стонут в воздухе. Хлопнет дверь — тетя Салли вскочит с перепугу и кричит: «ух!»; упадет что-нибудь на пол, она опять вскрикнет «ух!»; тронете вы ее нечаянно — вскрикнет. Ни на что она не могла смотреть спокойно, и на месте-то ей не сиделось — все мерещилось, что кто-то стоит позади, так что она беспрестанно вертелась и вскрикивала «ух!». Спать ложиться она боялась, сидеть по вечерам тоже боялась. Том говорил, что дело удалось отлично. Он и не ожидал, чтобы так великолепно все вышло. «Ну а теперь, — говорит, — примемся за самую главную штуку!» И вот ни другое утро, как только рассвело, у нас готово было другое письмо; только мы не знали, что с ним делать, потому что накануне за ужином хозяева сказали, что поставят по негру сторожить у обеих дверей на всю ночь. Том спустился по громоотводу и пошел высматривать, что делается вокруг дома; у черного хода негр заснул; Том сунул ему письмо за шиворот. Вот что было написано в этом письме:

«Не выдавайте меня, я ваш доброжелатель. Отчаянная шайка головорезов с Индейской территории намеревается выкрасть сегодня ночью вашего беглого негра; они-то и старались запугать вас, чтобы вы не выходили из дому и не мешали им. Я принадлежу к этой шайке, но я получил религиозное воспитание и желаю обратиться на путь истинный, чтобы спасти душу от мук ада. Ровно в полночь злодеи проберутся с северной стороны, вдоль забора, с подделанным ключом, и войдут в чулан за негром. Я же должен стоять настороже и трубить в рог, чуть замечу опасность, но вместо этого я буду блеять по-овечьи „бя-бя!“, как только они войдут в тюрьму, а трубить не стану вовсе; и покуда они снимают с негра цепи, вы подкрадитесь и заприте дверь — можете даже убить их всех, если вам угодно. Но делайте все точно так, как я вам говорю, иначе они заподозрят, что я их выдал, и подымут тревогу. Награды я не требую, мне достаточно одного сознания, что я поступил как должно.

Неизвестный друг».

Рыбная ловля. — Комитет по охране общественной безопасности. — Бегство. — Джим советует пригласить доктора.

После завтрака мы чувствовали себя прекрасно, взяли мою лодку и отправились на реку ловить рыбу, прихватив с собой закуску; превесело провели мы время, кстати заглянули, как поживает плот, и нашли его в отличном порядке. Вернувшись поздно вечером, к самому ужину, мы застали всех в таком переполохе, в такой тревоге, что они просто себя не помнили. Нас послали спать после ужина и не хотели нам говорить, какого рода беда приключилась, ни единым словом не обмолвились о письме, но это было бы лишним, мы и без них обо всем догадались. Дойдя до половины лестницы и заметив, что тетя повернулась спиной, мы пробрались в погреб, к шкафу, нагрузили карманы съестными припасами, стащили их наверх к себе в комнату и улеглись в постель. В половине двенадцатого мы опять встали, Том оделся в платье, украденное у тети Салли, и мы собрались было идти вниз со своей провизией.

— А где же масло? — спросил вдруг Том.

— Я выложил кусок на ломоть черного хлеба, — сказал я.

— Значит, там оно и осталось, его здесь нет.

— Мы можем и без масла обойтись, — заметил я.

— А с ним обойдемся еще лучше. Ступай-ка потихоньку за ним назад в погреб. Потом спустись по громоотводу и приходи ко мне. Я пока пойду набью соломой платье Джима, как будто это его переодетая мать, и все приготовлю. Чуть только ты покажешься, я закричу «бя!».

Он вылез в окно, а я спустился в погреб. Кусок масла величиной с кулак лежал там, где я его оставил; я прихватил с ним краюху хлеба, потушил свечу и крадучись отправился наверх. Добрался я доверху благополучно, вдруг появляется тетя Салли со свечкой! Я проворно сунул провизию в шапку, а шапку нахлобучил на голову. Тетка сейчас же увидела меня.

— Ты был в погребе?

— Да, мэм.

— Что же ты там делал?

— Ничего…

— Как ничего?

— Так, ничего.

— И как это тебе взбрело в голову забраться туда в ночную пору?

— Не знаю, м-м!

— Ага! Ты не знаешь? Не смей мне грубить, Том, я должна знать, что ты там делал!

— Ровно ничего, тетя Салли, ей-богу же, ничего…

Я надеялся, что она меня отпустит, как обыкновенно делала, но теперь такие странные вещи творились в доме, что она пугалась всякой безделицы, казавшейся ей подозрительной, поэтому и сказала самым решительным тоном:

— Ступай в приемную и сиди там, покуда я приду. Ты затевал что-то неладное, и я уж разузнаю, что именно, — погоди ты у меня!

С этими словами она ушла, а я отворил дверь и очутился в приемной. Господи, что за толпа! Пятнадцать фермеров и все с ружьями… Мне чуть дурно не сделалось, я ухватился за стул, чтобы не упасть. Они сидели вдоль стен, разговаривая между собой вполголоса; все казались встревоженными и беспокойными, хотя старались не подавать виду, но я заметил, что они взволнованы: то наденут шляпы, то скинут, почесывают в затылках, беспрестанно вскакивают, теребят пуговицы курток Мне самому было не по себе, но я поостерегся снимать шляпу и с нетерпением ждал тетю Салли: ну, выпорет, и дело с концом! По крайней мере, отпустит душу на покаяние, и я побегу предупредить Тома, что мы уж слишком поусердствовали и попали в страшнейшее гнездо шершней, поэтому надо бросить все лишние церемонии и бежать без оглядки вместе с Джимом, пока эти молодцы не потеряли терпения и не пошли на нас с ружьями.