Мельник Акимович - Гранитный линкор

— Отставить! — Скулы Юрушкина побагровели.— Т-трое с-суток!

— Есть т-трое с-суток ареста! — с лихостью в точности повторил Ерохин, будто столько ареста ему и надо было. — Разрешите идти?

— Идите!

— Я не все сказал! — Ерохин расстегнул полушубок, и на его груди блеснули два боевых ордена, затем, четко повернувшись, вышел из землянки.

Оставшись один, Юрушкин долго стоял неподвижно, черные щеголеватые усики на его пухлой губе мелко дрожали.

Углов вышел из штаба, энергично вскарабкался на крутой гребень каменистой высотки, по-мальчишески запустил куда-то снежком, ловко перемахнул через широченный ров и стал спускаться к землянкам связистов. Ему хотелось двигаться и даже отплясать камаринскую. Ведь он вновь среди северных скал, среди боевых друзей!.. А главное — шредеровский следопыт обер-лейтенант Гопман только что развязал язык, сообщил о готовящемся наступлении на Угрюмый. Удача!.. Но странно... Чем ближе подходил Николай Углов к землянкам связистов, тем учащеннее билось его сердце.

Заскрипел снег. Кто-то несмело шел навстречу. Николай не поверил глазам, на секунду зажмурился: впереди показалась знакомая фигура.

— Товарищ капитан! — голос Лены чуть дрогнул. — Разрешите обратиться?

Вместо ответа Углов протянул девушке руку. Она пожала ее.

— Простите, я еще засветло видела, как вы пошли к начальнику штаба... И все время караулила вас...

— Чем могу служить, товарищ матрос? — не выпуская горячей руки Лены, тихо спросил капитан.

— Жду, куда зачислят... Меня здесь никто не знает. А вы, товарищ капитан, чуточку знаете. Прошу, помогите мне... Я... спортсменка, радистка, не смотрите, что я такая хрупкая... Хочу в настоящее дело!

— В бой?

— Да!

Углов помолчал минуту, потом взял девушку под руку, слегка прижал ее к себе, и они пошли легко и быстро. Шли молча, не создавая куда. Обоим было хорошо. Над ними склонилось северное небо, похожее на бескрайний голубоватый луг; звезды, как весенние колокольчики: дотронешься — зазвенят.

Где-то близко разорвался снаряд, за ним другой. Над Гранитным взвились ракеты.

Лена невольно задрожала и прижалась к капитану. Углов, казалось, не слышал разрывов.

Они шли и шли, изредка останавливались, будто невзначай смотрели друг на друга и опять шли.

Комендант оборонительного района «Угрюмый» генерал-майор Семин вошел в просторную светлую землянку начальника штаба, в которой сразу стало тесно от его могучей фигуры. Сидевший за широким столом перед разложенной картой рослый с обветренным подвижным лицом полковник Федоров быстро поднялся.

— Есть что-нибудь серьезное? — густым басом спросил генерал.

— Да.

Семин пододвинул табурет и сел около полковника.

— Слушаю.

Федоров заглянул в разложенные перед ним карты с показаниями обер-лейтенанта Гопмана.

— Противник готовит операцию по захвату Угрюмого.

Генерал поднялся, задумчиво прошелся по землянке. Удлиненное с крупными чертами смуглое лицо его омрачилось.

— Силы противника превосходят наши в три раза.

— Я считаю шредеровскую затею авантюрой. Особенно сейчас, когда гитлеровцы потерпели крах под Москвой и Сталинградом.

— Не согласен с вами, Федор Петрович, — генерал прищурился. — Не авантюра это, — он снова сел на табурет. — Подумайте, Угрюмый отвлек на себя значительные силы, сковал действия генерала Фугеля. — Семин провел карандашом по карте. — Смотрите, на восток немцам продвигаться опасно — Угрюмый в тылу. Ослабить блокаду — равносильно самоубийству: тогда мы ножом вонзимся им в спину. Угрюмый — кость, застрявшая в горле жадного волка. Коль скоро он не избавится от нее — сдохнет.

— Но ведь и мы вынуждены держать здесь отборные части, — возразил полковник.

— Намного меньше, чем противник.

— Это точно. А если Фугель бросит против нас все свои силы?

— Опасно. Думается, план Шредера — немедленно одним ударом разделаться с Угрюмым, уничтожить нас. Затем освободившиеся дивизии перебросить на основные направления нашего наступления.

— Пожалуй, правильно.

— Не пожалуй, а так. Нам будет тяжело... Но помощи у командующего фронтом просить не будем!

— А как же?

— Просить помощь теперь — помогать врагу! — генерал положил на стол тяжелый кулак.— Будем наступать!

— Мы наступать не сможем!—горячился полковник. — У нас мало снарядов, плохо с продовольствием и фуражом. Блокада Угрюмого усилилась...

— Все это я учитываю.

— Однако хотите начать наступление...

— А по-вашему, ждать, когда противник начнет его?

— Нет, не ждать, срочно просить у командующего подкрепление.

— В наших условиях мы не сможем его быстро получить.

— Наступать тоже не сможем! — не уступал полковник.

— Но спутать карты противнику мы должны!

Генерал поднялся и долго ходил по землянке.

— Это наш долг!.. Сегодня поступят снаряды.

Федоров молчал.

— В ночь на четвертое начнем штурм Гранитного линкора!

— А на флангах высадим несколько десантных групп! — поняв замысел генерала, продолжал Федоров. — Создадим впечатление широкого наступления...

— Правильно! Заставим врага приготовленные для наступления силы бросить туда, куда нам нужно!

— Как показал Гопман, Фугель убежден, что мы не сможем сейчас начать наступление в районе Гранитного линкора.

— А мы его начнем! — улыбнулся генерал.

— Значит, подумает он, у них эти возможности появились...— увлеченно продолжал развивать мысль генерала полковник.— Это, действительно, может спутать его карты!

— Надо только не забывать, что операцию готовит не штаб Фугеля, а полковник Шредер. Этого матерого пруссака не так легко одурачить. Он может разгадать наш замысел, особенно если штурм Гранитного будет неудачным. Шредер воспользуется этим и попытается прорвать нашу оборону.

— Пока разгадает, будет поздно. Мы заранее подготовим для него сюрприз.

— Резонно.

— Задача понятна, товарищ генерал!

Семин развернул на столе карту Угрюмого.

— Итак, в ночь на четвертое,— повторил он.

Генерал на минуту задумался, рассматривая расположение частей противника, четко нанесенное на карту.

— Федор Петрович, кто готовил вам эту карту?

Полковник довольно улыбнулся.

— Лейтенант Юрушкин, товарищ командующий!

— Сразу видно — грамотный офицер. Отлично готовит боевую документацию!

— Грамотный и требовательный... Но тяжелый для матросов: не любят они его!..

— Сыроват, очевидно, паренек, горя не испил еще!—жестковатый бас генерала зазвучал мягче.

Настойчиво зазвонил телефон. Полковник взял трубку и, сдерживая волнение, стал записывать телефонограмму: