Геннадий Гусаченко - Рыцари морских глубин

Чёрный суконный бушлат с двумя рядами латунных пуговиц.

Погоны и погончики.

И, конечно, предмет флотской гордости — бескозырку с рубиново–красной звёздочкой, чёрную муаровую ленту с золотыми якорями и надписью «Тихоокеанский флот». Ещё два белых чехла к ней.

В общем, заведующий вещевым складом, добросовестно обмеряя каждого и определяя нужный размер, выдал одежды столько, что если её всю на себя надеть, то из пушки не пробить.

Здесь же, на вещевом складе мы распрощались с остатками гражданского рванья. Вырядились в новые тельняшки и трусы, в пахнущую нафталинным складом синюю робу, обули тяжёлые ботинки из свинячей кожи с сыромятными шнурками. Надели на головы бескозырки без лент, чем стали походить на арестантов. Остальное моряцкое барахло столкали в походные вещмешки. Что в них не влезло, на себя навалили. Глянуть со стороны — барыги на толкучке. Толпа политзаключённых на этапе.

Обвешанные тряпками с головы до ног, базарно галдя, последовали вслед за белобрысым, прыщеватым матросом, неизвестно откуда взявшимся и картаво покрикивавшем на нас. Протащились через просторный асфальтированный, чисто подметённый плац и очутились у входа в четырёхэтажное здание. Проследовали мимо часового с автоматом и поднялись на второй этаж 4‑й роты. Мы ещё не знали, что первый этаж — кабинеты ракетной техники, предстоящей нашему изучению, а верхние этажи, отделённые от нижних кирпичной стеной, заняты молодыми индонезийскими наёмниками, прибывшими неделей раньше обучаться на подводников.

Рота, как я позже узнал, оказалась сверхсекретной, режимной. Просто так в неё не войдёшь. Часовой с автоматом, глазок в двери, звонок, переговорный телефон, пропуска, сигнализация — весь набор охранных средств тех лет. Здесь готовили подводников–специалистов баллистических ракет.

Когда за нами захлопнулась дверь в подъезде, и часовой, пропустив нас, заслонил её собой, мы поняли, что попали в иной мир. Часы вольности остановились за той дверью. А с этой стороны начался новый отсчёт жизни, зажатой в железные тиски дисциплины. Картавый окрик дал это понять:

— Пост, гоиться в две ше, генги! Я кому гово, гю? Шваб, гить палубу в куб, гик отп, гавить? Или гальюн д, гаить? Газоб, гались, носочки вы, говняли! Гавняйсь! Сми, гно! Гавнение на с, гедину!

Неожиданно перед нами предстал старый, морщинистый дядька в чёрных, поношенных брюках, заглаженных до блеска, в тёмно–синем кителе с жёлтыми широкими галунами на погонах. На седых волосах видавшая виды, может, ещё со времён войны, фуражка с белым чехлом и потускневшим «крабом» над лакированным треснутым козырьком. Прыщавый лихо вскинул руку к бескозырке.

— Това, гищ мичман! Пополнение ку, гсантов по вашему п, гиказанию пост, гоено. Доложил ста, гший мат, гос Петухов.

— Вольно, — лениво и нехотя приложил руку к фуражке старый мичман, оголяя её из короткого рукава, всем своим видом выражая нежелание видеть этот сброд африканских бабуинов. Оглядел равнодушно–усталым взглядом мятых, словно жёванных парней, испуганно–послушных, хитровато–насторожённых, хмуро–сосредоточенных, улыбчиво–насмешливых, вызывающе–дерзких. Всяких видел за многолетнюю службу. Все через год, к выпуску из «учебки», становились одинаково–образцовыми моряками. Станут и эти обалдуи, изображающие из себя нечто неординарное, серьёзными специалистами, стойкими моряками. А пока…

— О цэ, слухайте мени шо трэба робыть… Першим делом хворму у порядок зладить, шоб нема у строю неподшитых було. Разумие?

По шеренгам смешок. На печке древнему деду пора лежать, а не по–хохлятски лопотать здесь. Ну, замолол, старый: «трэба робыть»! И где выкопали этого «героя времён Очакова и покоренья Крыма»?

Поморгав блеклыми, выцветшими глазами, слегка тряся головой, мичман безразличным взглядом окинул новобранцев и молча удалился в вещевую комнату — баталерку. К нам тотчас подошли несколько старшин первой статьи, зачитали фамилии по спискам, распределили всех новичков по трём взводам. Первый взвод — электрооператоры. Второй — операторы. Третий, в который попал я — электромеханики. Светлолицый, улыбчивый сверхсрочник с гладко причёсанными назад волосами представился командиром нашего взвода Осинниковым. Он показался добрым, отзывчивым, обходительным человеком, внимательным и спокойным. Таким мы и знали его потом весь год.

В баталерке вытряхнули обмундирование из мешков и аккуратно сложили в ячейки. Каждый в свою. Сверху бирочка: «Курсант Гусаченко. 3‑й взвод».

За сохранность вещей отвечал баталер — старший матрос Бондарь. Его довольное жизнью лицо украшали гусарские усы, подкручиванию которых Бондарь уделял каждую минуту свободного времени. А поскольку делать баталеру было нечего, свободного времени у него было в избытке. До чего же удобно устраиваются некоторые люди! Просто диву даёшься. Ничего не делать, а только пинать балду. Именно этим и занимался в роте старший матрос Бондарь. Ещё он ходил в город за почтой. После вечерней поверки у него в баталерке собирались «годки» — моряки роты, служащие по четвёртому, последнему году. Курили, говорили о дембеле, делились планами будущей жизни на «гражданке», травили анекдоты. Втихушку выпивали. Эти подробности нас, салаг, не касались. Баталерка для курсантов после команды «Отбой!» — табу!

Но вернёмся из баталерки в кубрик, где мы расселись по своим койкам, не узнавая друг друга в форме. Некоторые даже развалились на койках: не служба — малина! Но тотчас словно из под земли между коек возник тощий, белобрысый старший матрос Петухов. Принёс и раздал всем нитки, иголки, приказал нашить на робу квадратные погончики с напечатанными на них охрой буквами «ТФ». Петухов согнал с коек и сидячих, и лежачих.

— Ст, гого накажу в д, гугой, газ!

Этот худой, невзрачный, прыщавый, белобрысый, картавый, горластый старший матрос оказался инструктором нашего третьего взвода. На круглом как репа лице Петухова, усеянном угрями, таращились рыбьи глаза с белесыми, поросячьими ресницами. Выкрикивая картавые слова, инструктор подёргивал подбородком, словно подпрыгивал. Разумеется, с первых минут он получил прозвище Петух и оправдывал его своим петушиным характером.

И первый день службы на флоте начался!

О чём мечтал, о чём грезил — вот оно! Нравится? Спрашиваете! Один Петухов чего стоит!

— Закончить подшивание погончиков, — раздаётся команда дневального. — Роте построиться!

— Быст, го! Быст, го! — кричит Петухов. — Койки зап, гавить! Т, гетий взвод — становись!

— Второй взвод, становись!

— Первый взвод становись! — как будто соревнуясь, кто кого перекричит, орут инструктора. В течение минуты рота построена. Разобрались по ранжиру, выровняли носки. Взяли дистанцию, интервалы. Но к чему такой ажиотаж? Что за переполох?