C Горбатов - Янтарная страна. Рассказы и повесть

Два револьверных выстрела заставили меня оглянуться. У подножья прибрежной скалы Тим и Роккер быстро, но бережно перекладывали гигантские страусовые яйца из гнезд в широкие корзины, укрепленные на спинах своих черных страусов, послушно лежащих на песке. Две огромные дикие самки корчились на земле возле гнезд в предсмертных судорогах.

Дикие страусы заметили гибель самок и похищение яиц и со страшным шумом бросились бежать к берегу озера, трепеща обрубками крыльев, чтобы ускорить быстроту бега. Но Тим и Роккер вскочили на своих воздушных коней и взмыли на воздух, рея над берегом в чистом, безмятежном сиянии солнечных лучей. Несчастные птицы внизу жалко подпрыгивали в тщетных попытках подняться на воздух. Один дикий «Рук» взбежал на скалу и с разбега бросился с обрыва в воздух, но обрубки крыльев не понесли его по воздуху, и он упал вниз на острые обломки камня, разбив грудь, из которой брызнула горячая кровь.

Мы вернулись домой с охоты за страусовыми яйцами. Двор продолжал опаляться тяжелым гнетом неистового мадагаскарского солнца.

Но страусовое население не встретило нас, как сделало это вчера. Птицы лежали на дворе вразброску в полудремоте на горячем песке.

Тим и Роккер сняли корзины со спин черных страусов и поставили их перед порогом дома.

— Черт возьми! Жарко! — сказал Тим, вытирая пот со лба грязным платком и, одновременно, выпивая через горлышко остатки рома из заветной бутылки. — Не сыграть ли нам на яйца, дружище Роккер?

— Сыграем! — согласился Роккер, присаживаясь на гранитный порог и незамедлительно раздобывая потрепанную колоду из глубокой шахты засаленного кармана.

— Каждое яйцо — все равно, что страус! — говорил он, сдавая карты и глубокомысленно извивая левую бровь. — Страусенок на пище профессора Мальви вырастет с крыльями, что твои паруса на «Летучем голландце»… Клянусь страусами! За этих милых пичужек зоологические сады Лондона, Парижа, Берлина отольют мне славную монету! Я — человек деловой. У меня, как у Рокфеллера, чеков полны карманы, но выручка за страусов не помешает. Я — человек хозяйственный… Слушай, Тим! если ты, бандит, еще раз сплутуешь, — бровь у Роккера задергалась угрожающе, — то, клянусь страусами, раньше срока устрою тебе в небесных палестинах приятную встречу с твоей покойной бабушкой…

Я приметил вороватый взгляд Тима. Несомненно, он плутовал.

— Я — человек со смекалкой! — ораторствовал Роккер и подкрутил рыжие усы. — Усы я отрастил, проглотив четыре порции «пищи страусов Рук»… Досточтимый сэр, милая мисс, видите вы мою художественную рыжую шевелюру! Клянусь страусами, голова у меня поросла непролазными чашами… Тим! Час твой пробил!

Роккер выхватил из корзины громадное яйцо величиной с пол ведра и с треском обрушил его на голову Тима.

— Вот тебе за козырного туза, которого ты, плут…

Тим с визгом вскочил на ноги, но страшный удар другим яйцом в темя заставил его упасть на четвереньки. Ослепленный семью литрами липкой жидкости, он со звериным криком бросился под ноги Роккеру, и бандиты опрокинулись в корзину, барахтаясь среди лопающихся яиц, представляя собою живую яичницу.

Мгновение показалось мне подходящим для нападения. Если бы у меня была в руках веревка… Я оглянулся вокруг, глаза у меня жадно остановились на мешке, обвязанном крепким кожаным ремнем. Но в этот миг пуля провизжала у меня над правым ухом и Роккер, подняв над бортом корзины рыжую всклокоченную голову в скорлупе, в смеси желтка с белком, хрипло прокричал, вытянув вперед руку с огромным револьвером в волосатом кулаке:

— Эй, милорд! У Роккера — глаза на затылке! Внимание! Один миллиметр над вашим левым ухом!

И он пустил пулю, тонко взвизгнувшую над левым ухом.

— Если я тебя не уложил, как дикого страуса, — резонерствовал Роккер, — то лишь потому, что еще не выдоил все золотое молоко из твоих сейфов!

Бандиты выкарабкались из корзины, мокрые от раздавленных яиц и, к моему немалому изумлению, протянули друг другу скользкие руки.

— Дружище Тим!

— Дружище Роккер!

— Ты не виноват, Тим!

— И ты, старина Роккер!

— Будь проклят ученый старикашка, — кричал Роккер, отдирая со своей любимой брови быстро сохнущий яичный желток. — Я — капитал без движения! Я связан по рукам и ногам! Мне нет ходу! Старик держит при себе свой секрет! О, я бы давно превратил его мозг в яичницу, как вот эта в корзине, если бы он не был мне нужен! Как, лишившись его, я смогу выращивать крылатых страусят без его пищи?!

Роккер и Тим долго мылись у ручья возле изгороди, чистили свое платье и ругали профессора Мальви.

Бандиты привели себя в относительный порядок и деловито зашагали к дому.

— Побудьте здесь, пока мы не позовем вас к профессору для весьма важной деловой беседы, — сказал значительно Роккер и выловил из своей рыжей шевелюры последний кусок скорлупы. Бандиты скрылись за дверью.

Два черных страуса, на которых Тим и Роккер привезли яйца диких эпиорнисов, подбирали с земли остатки серой пищи. Золотой «Рук» Иветты Ренье и мой синий подошли к черным страусам, но их клювы, шарящие по земле, подобрали только несколько крошек.

— Бедняги, — сказала Иветта Ренье, — они сегодня голодные…

Вдруг она побледнела. Белый страус, на котором она сейчас лежала, отдыхая, как на мягком диване, уронил голову на песок и глаза у него стали совсем тусклыми. Я подошел к нему и потрепал ладонью по шее. Шея была холодна. С дрожью в коленях, я нагнулся к голове, лежащей на песке. Страус был мертв.

— Посмотрите! — вскрикнула Иветта Ренье с испугом и указала на двух черных страусов.

Глаза у них блуждали. Шатаясь, великаны тихо брели к нам и рухнули на землю. У самых ног Иветты Ренье лежали огромные бессильные птицы в жалких, трепетных содроганьях еще недавно мощных мышц.

Иветта Ренье тихо сказала:

— Они сейчас поели остатков корма и…

Плечи у нее дрожали в ознобе, несмотря на гнетущий солнечный жар.

— А те, которые съели свою порцию раньше, — уже умерли, — сказал я.

— Мой золотой…

— …И мой синий застали только крошки. Смотрите, они — бодрые, сильные…

Мы перебегали от одного страуса к другому. Все, за исключением золотого и синего, лежали огромными мертвыми массами на середине двора, под навесом, около изгороди, у входа в склад провианта и орудий.

Мы осторожно поднимались по лестнице. На верхней площадке правая дверь была открыта. Через нее явственно доносились слова профессора, перемежаемые тихим бряцанием сковывавших его цепей.