Ирина Шевченко - Алмазное сердце

Но главное, что не графиней Гросерби.

Дорога из Райнэ в Депри, где я должна была пересесть на транспорт до Лазоревой бухты, занимала три дня, и в начале путешествия я не считала это проблемой, ведь каждое лето я ездила домой, а добираться в Уин–Слитт было куда дольше — почти седмицу. Но скоро мне стало ясно, насколько путешествие в дилижансе отличается от поездки в собственном экипаже. Никаких остановок, кроме запланированных по расписанию. Обед — в дешёвом трактире при станции. Время на него ограничено, и пришлось заказывать то, что уже готово, а не то, чего хотелось бы. После обеда снова тронулись в путь. Бесконечная дорога. Ни прилечь, ни освежиться, ни сменить одежду. Показавшиеся поначалу удобными сидения превратились в пыточные устройства, а от несмолкаемой трескотни дэйны Беатрис у меня, как и ожидалось, началась мигрень. Потом был ужин в таком же убогом заведении и ночь, в течение которой мы всё так же ехали, и к скрипу рессор и окрикам кучера добавился новый звук — храп моей соседки.

На следующий день я чувствовала себя совершенно разбитой и искренне завидовала безмятежно спящему мужчине. Как и вчера, наш попутчик дремал, спрятавшись под шляпой. На недолгих стоянках дэйна Беатрис пыталась вовлечь его в беседу, но он ограничивался короткими невнятными ответами, а едва заняв своё место, снова прятался под широкими фетровыми полями, и я оставалась единственной жертвой общительной дамы.

К полудню, когда я знала по именам не только всех родственников соседки, но и трёх её кошек, наше общество пополнилось ещё одним пассажиром. Маленький тщедушный человечек в потёртом сюртуке устроился рядом со спящим дэем. Из всего багажа у него был лишь старый кожаный портфель из тех, в которых носят бумаги чиновники, и я решила, что он, скорее всего, стряпчий, едущий по делам куда‑то не очень далеко. Но так это или нет, узнать не удалось. В разговор человечек не вступал, а стоило дэйне Беатрис открыть рот, чтобы расспросить его о чем‑то, состроил такую скорбную мину, что женщине стало неудобно ещё раз к нему обратиться.

Около двух часов мы прибыли в Велсинг, самый крупный город на всем пути следования до Депри. Здесь и трактир был получше, и времени на стоянку, в связи со сменой лошадей, выделили больше. Пообедав, я с удовольствием прошлась по широкому мощёному двору, а после вернулась в дилижанс, чтобы до отправки успеть насладиться отсутствием тряски и дэйны Беатрис. Вслед за мной кряхтя взобрался наш «соня», вытащил из внутреннего кармана небольшую флягу, сделал насколько глотков и вновь погрузился в блаженную дрёму. Никуда не выходивший кислолицый человечек неодобрительно покосился на соседа и отодвинулся подальше, словно бесценное сокровище, прижав к груди портфель.

— Места есть? Прекрасно! — дверца приоткрылась, и внутрь заглянул прилично одетый молодой человек.

Постоял на подножке, беглым взглядом оценив салон дилижанса и пассажиров, и крикнул кому‑то:

— Унго, займись багажом.

После этого вновь обернулся к нам:

— Почтённые, — спящий дэй в ответ чуть приподнял шляпу и снова надвинул её на лицо, а тот, которого я приняла за стряпчего, привычно скривился. — Дэйни, — я вежливо кивнула. — Надеюсь, наше общество не станет вам в тягость.

Думаю, что не станет. Впечатление новоприбывший производил неплохое: хорошие манеры, приятная внешность. Когда он присел напротив, потеснив кислолицего, я, рискуя показаться неприлично любопытной, рассмотрела его получше. Молодой, не старше тридцати, худощавый, но отнюдь не хлипкий. У него было смуглое, чуть удлинённое лицо, которому прямой тонкий нос с горбинкой придавал несколько хищное выражение, и серьёзные серые глаза. Темно–русые, слегка вьющиеся волосы незнакомца, длиною чуть ниже плеч, были аккуратно собраны на затылке чёрной, под цвет дорожного платья, лентой, и заметна была маленькая бриллиантовая капелька–серьга в левом ухе.

Вернувшаяся в дилижанс дэйна Беатрис расцвела от счастья, увидев нового попутчика, и плотоядно улыбнулась, почуяв в нём очередную жертву. Но не успела я посочувствовать незнакомцу, как дверца экипажа отворилась и моя соседка, уже открывшая рот, в ужасе отпрянула и взвизгнула, прижав к лицу кружевной платочек.

Было бы чего пугаться: просто темнокожий человек.

— Святые мощи! — запищал человечек с портфелем, не оценив приветливой улыбки уроженца южных островов. — Куда лезет эта обезьяна?

— Что вы сказали? — медленно развернулся к нему новый сосед.

Тут уже и мне стало страшно: в голосе мужчины звучала неприкрытая угроза, на скулах заходили желваки, а пальцы сжались в кулак. Не дошло бы до рукоприкладства.

Но ситуацию спас темнокожий:

— Я только хотел сказать, что погрузил багаж, дэй Джед. Я поеду с кучером.

— Но, Унго…

— Всё хорошо, дэй Джед. Приятного путешествия.

Он закрыл дверцу, и я с облегчением вздохнула: скандала не будет. Но взглянув на мужчину напротив, почувствовала себя неловко. Хозяин вежливого тайлубийца больше не улыбался, лицо превратилось в каменную маску, а взгляд обжигал холодом. Вряд ли теперь дэйна Беатрис решится с ним заговорить.

Тупые ограниченные людишки!

Я с трудом сдержал готовый вырваться из горла рык.

Что возомнила о себе эта жирная корова с накладными буклями? Сколько спеси на дряблом лице! И это при древнем платье с застиранными манжетами и бусах из цветного стекла. Провинциальная мещанка, строящая из себя недовольную аристократку. Лучше бы на стоянке воспользовалась водой и мылом вместо того, чтобы поливаться дешёвыми духами — воняет теперь потом и фиалками. Обмахивается платочком, разгоняя по душному салону этот жуткий запашок.

Да и этот, с портфельчиком, ей под стать. Жалкий крысеныш: такие же, как у помоечного грызуна, бегающие глазки и жидкие усики. Только наряд выдаёт в нём мужчину, а во всем остальном — мерзкая, визгливая крыса!

Второй мой попутчик, сбитый седовласый человек лет шестидесяти в сером костюме, словно перешитом из гвардейского мундира, мирно спал. От него пахло бренди, а значит, сон будет долгим и крепким. И это радует — хоть кто‑то в этой компании не станет меня раздражать. Ну и ещё девица, сидящая рядом со старой коровой — миловидная рыжеволосая особа лет восемнадцати. Поначалу принял её за родственницу жирной грымзы (в столь юном возрасте редко путешествуют в одиночку), но скоро понял, что ошибся. Во–первых, к счастью девушки, — никакого внешнего сходства, а во–вторых, одета она была не в пример лучше толстухи: скромное темно–зеленое платье, явно новое и не из дешёвого сукна, туфельки с серебряными пряжками, а в маленьких ушках настоящие сапфиры, как раз под цвет больших голубых глаз хозяйки. Исходя из такого контраста в нарядах, можно было сделать вывод, что дамы не только из разных семей, но и из разных сословий.