Александр Бруссуев - Полярник

Через месяц наших упорных боев за существование к нам приехал первый сервис. Электрический. Помочь устранить безобразия в главном распределительном щите, с которыми уже не мог справиться наш судовой электромеханик Олег.

Глубокой ночью, во время краткой восьмичасовой стоянки в Шанхае, я караулил в машинном отделении, как бы ушлые китайчата не стырили у нас инструмент. Олег вместе с важным круглоголовым инженером, назвавшимся Робертом, рассматривали электрические схемы и отвертками копались в недрах контакторов и трансформаторов внутри щита. Общались они, конечно на английском.

— Роберт, — говорил Олег, — ты попутно обжимай контакты, а то на вашем заводе многие провода просто так запихивали в клеммы, не затягивая.

Тот в ответ кивал головой и крутил отверткой.

— Куда ты крутишь, — поверх очков поглядывая за инженером, удивлялся наш электромеханик, — ты же ослабляешь контакты, а не зажимаешь их.

Китаец снова кивал, но продолжал свое дело.

— Ты чего делаешь, гад! — по-русски заорал Олег, когда из-под отвертки Роберта радостно распрямились, освобожденные, аж целых четыре провода. Два из них китайский специалист не замедлил отверткой же соединить между собой. Искра с треском взмыла под подволок, заорала предупредительная сигнализация, отчетливо запахло горелым.

Сервис — инженер, наверно, немного испугался, потому что он бросился под защиту нашего электромеханика, но вместо того, чтобы прижаться к груди, подобно трусоватому подростку, он схватил Олега за грудки и возбужденно закричал на местном диалекте, отчаянно цыкая. Цыкал он как-то все больше осуждающе, скорее даже обвиняющее.

Олег, опытный моряк, проработавший до самой пенсии на рыбацком флоте Камчатки, изменился в лице. Он снял свои очки, аккуратно положил их на ближайший стол, старательно откашлялся, словно собираясь петь песню про камчадалов, и «зарядил в бубен» своему китайскому коллеге. Надо признаться, удар Роберт выдержал. Может быть, конечно, потому что крепко держал Олега за отвороты. Но сориентировался быстро — цыкнул своим приспешникам: наших бьют. Те ломанулись, было сквозь меня, но не тут-то было. Ко мне в руку сам собой прыгнул довольно большой газовый ключ. Я потряс им для убедительности перед носами первой желтой волны. Та благоразумно отхлынула назад.

Ситуация стабилизировалась: аларм орет, как резаный, Олег отдирает от себя сервис — инженера, я демонстрирую публике любимый инструмент отечественных водопроводчиков, публика, раскрыв рты, внемлет.

В машину кубарем влетел старпом, Макс Белов, представитель мариупольской мореходной братвы. За один взмах ресниц оценил ситуацию:

— Шо? У, хад! — и умчался наверх.

За ним с клекотом понеслась вся китайская диаспора, видимо, уставшая любоваться волшебной железякой в моей руке.

Роберт, повинуясь условному рефлексу, тоже надумал поучаствовать в борьбе за право быть самым быстрым при выбегании из машинного отделения, но тут уже Олег зацепил его за шиворот.

— Спасибо за помощь, дорогой китайский товарищ! Дорогу на берег я покажу тебе сам! — сказал он и поволок сервис-инженера на выход.

Картину расставания я уже не видел, но, думаю, она была достаточно теплой.

Спустя несколько месяцев мне удалось узнать настоящую военную тайну китайских судостроителей: почему они гонят такую халтуру и совсем не спешат ее исправлять.

— А зачем? — пожимал плечами руководитель бригады безумных береговых сварщиков. — А вдруг вы завтра утонете?

Бывали моменты, когда в бессилье опустившись на плиты настила, расслабив обожженные паром руки поверх залитого мазутом комбинезона, сощурившись от струй пота, заливающих глаза, не верил, что этот кошмар когда-нибудь закончится. Но время, имеющее ужасное свойство никогда не останавливаться, текло дальше, день за днем съедая оставшийся до конца контракта срок. Все-таки я дождался того дня, обозначенного в контракте, когда компания должна была вывезти меня отсюда домой. Оставался последний переход от Японии до Китая, где я должен был и замениться. Электромеханик Олег, приехавший со мной на пароход в один и тот же день, вознамерился продлить контракт на месяц — когда еще пенсионеру удастся попасть на работу? Ну а я же ждал только отмашки, чтобы сбежать отсюда поскорее.

Ждал, пождал, да не дождался. Нет никаких сведений от компании, вроде бы забыли они про меня. Нервы мои, основательно расшатанные обстановкой, максимально приближенной к боевой, запели, как струны у банджо. Надо было что-то делать, как-то напомнить о своем существовании.

Разминки ради, поговорил с дедом, он у нас был свой, кровопийца из Питера.

— Чиф (так я называл старших механиков, к которым относился без всякого уважения; к остальным же — по имени — отчеству), — говорю, — чего-то не торопятся они меня менять! Молчат про замену.

— Ну и что? — раздраженно ответил мне Шариков, отработавший на судне всего месяц.

Внутри у меня моментально вскипело все твердое топливо, или, вернее, продукты его переработки.

— В двух словах: контракт мой окончен, завтра последний день, полноценно работать уже не могу, ибо устал. Сходите, поговорите с капитаном, чтоб тот позвонил в компанию и напомнил обо мне.

Шариков посмотрел на меня бесцветными, как у акулы глазами, и такими же эмоциональными.

— Больше мне делать нечего. Отказываешься работать?

Это уже была провокация. При отказе от работы сразу же становишься вне закона и с судна летишь за свой счет.

— Куда это Вы губу раскатали! — говорю. — Не отказываюсь, только качество моей работы вряд ли будет достаточным.

— Достаточным для чего? — чуть отодвинувшись от меня, переспросил дед.

— Да, чтобы ты спал спокойно! — взорвался я.

Шариков чуть испугался, был он поменьше меня, подбежал к двери из машинного отделения:

— Ну, все, хватит, я тебя списываю! — захлебывался он слюной. — Больше никогда работать в море не будешь! Все! Отзарабатывал свое! Аннушка пролила масло!

Меня очень развеселили такие слова.

— А «списка» не мала? К тому же я не Берлиоз! — пожал я плечами, но дед уже вылетел наверх.

Обратно он не вернулся. Подождал я, подождал, посмеялся с заглянувшим на беседу Олегом, да и решил сам подняться на мостик. Ой, как неохота мне было беседовать с престарелым польским капитаном! У того во время разговора в кончиках губ пузырилась слюна, да и был он очень склонен к истерике.

Предчувствия меня не обманули. Маленький дохленький лысый старикашка прыгал передо мной, тряс кулачками, пускал пузыри и верещал подстреленным зайцем на смеси русско-польского языка. Русскими были только маты. Мне он напоминал Кощея Бессмертного из старого, еще довоенного советского фильма — сказки.