Виктор Смирнов - Приключения-1966

«Что подумает Демьян Трофимович? — размышлял Борис. — Что я нарочно увел собаку? Вот еще забота! Обидится ведь прораб. Подумает, я специально заманил Дамку с собой с целью прикончить по дороге. И концы в воду. Да...»

— Дамка! — позвал Борис.

Собака подошла, виляя хвостом. Вид у нее был доверчивый, а отнюдь не виноватый. Борис потрепал Дамку по загривку.

— Ладно, дурочка, идем. Вот принесет мне твой хозяин материалы, я ему тебя и верну. Заложницей будешь, поняла?

Борис улыбнулся своей шутке.

Собака дружелюбно замотала пушистым хвостом.

— Идем. Мне с тобой, пожалуй, веселее будет.

Они спустились к ручью, перешли его по залому и вошли в горельник.

Здесь Борис проходил летом, но и тогда мертвый лес, хотя и поросший высокой травой и буйным кустарником, произвел на него мрачное впечатление. Из Пышной зелени молодого подлеска поднимались черные, обгорелые, мертвые деревья. Одни стояли, раскинув голые сучья в стороны, другие воздевали их к небу, словно замерев в смертной муке.

Теперь погибшие деревья выглядели еще более трагически. На белом фоне снега их позы стали выразительнее.

Ветер крепчал. Он свистел в обнаженных ветвях, будто в снастях, заливался, как сказочный Соловей-разбойник.

Борис глядел на горельник, в котором ветер не задерживался, а лишь набирал силу; на густой снег, летящий клубами и облеплявший стволы, сучья, каждую веточку, делая мертвый лес похожим на гравюру сумасшедшего художника.

Тропа стала неразличима под снегом. Ее перегораживали упавшие деревья, корни которых подгнили, а ветер завершил дело. Хотя летом тропу расчистили, откинули в стороны стволы, но деревья падали беспрестанно, и тропа снова оказалась заваленной. Борис достал из кармана компас, сориентировался и, уже не доверяя своей памяти, двинулся по азимуту, прямо через завалы.

Но Дамка вдруг остановилась и тихонько заскулила. Борис свистнул, подзывая ее, но она по-прежнему стояла в стороне и как бы звала его за собой.

— Ишь ты, — сказал Борис. — Тропу под снегом чуешь?

Он нагнулся, потрепал Дамку по загривку.

— Ну, веди, проводник.

Дамка побежала впереди. Борис едва поспевал за ней. Иногда собака уходила далеко и терялась в снежной круговерти, исчезала за завалами.

Тогда она либо дожидалась Бориса, либо давала знать о себе лаем.

По расчетам Бориса, к полудню они прошли километров пятнадцать. И это налегке! Борис был недоволен собой. При такой скорости продвижения он мог попасть к Леденцову не раньше чем завтра к вечеру, да и то если выдастся лунная ночь и он будет идти без сна. Это было далеко не весело.

Хотя ветер, сдобренный морозцем, крепко щипал щеки, Борису стало жарко. Рубашка прилипла к потной спине, и каждые сто метров пути давались все с большим трудом. Он решил поесть и напиться крепкого чая. Чтоб понадежнее укрыться от студеных порывов, Борис забрел в чащобу. Ему с трудом удалось найти нечто вроде полянки.

Он развел костер, благо за дровами ходить было недалеко, повесил котелок, кинул в него кусок оленины. Прислонившись спиной к одному из упавших стволов, Борис смотрел на пламя костра.

И опять воспоминания унесли его в Ленинград, где еще стояли, наверное, последние дни золотой осени, дни, когда город кажется удивительно праздничным, ярким, а воздух пропах палой листвой.

Вздохнув, Борис подкинул сучьев в костер и подумал, что стоит найти не очень толстую валежину, устроить небольшую нодью и, отдохнув, попробовать переждать метель. Борис знал, что такая непогодь в это время года долго не длится.

Он поднялся из-за нагромождения упавших стволов, которое служило ему укрытием. Ветер, казалось, осатанел. Согнувшись едва ли не пополам, Борис, с трудом преодолев сопротивление ветра, выбрался из укрытия. Скоро он нашел подходящую толстую валежину, которая вполне годилась для устройства нодьи. Он выволок ее из-под завала и потащил к костру. Вдруг странный шелест послышался сбоку. Борис оглянулся.

Старая пихта с подгнившими корнями, сбитая ветром, падала прямо на него.

Борис хотел шарахнуться в сторону, но нога соскользнула и застряла в завале.

Он свалился на колоды. Закричал.

И в то же мгновение старая пихта упала на подвернутую ногу.

Борис почувствовал, как в голени что-то отвратительно хрустнуло. И он потерял сознание.

Борис вконец обессилел от мучений. Он не мог двинуться. Боялся потревожить притаившуюся боль. Он тупо смотрел на догорающий костер. Угли подернулись пеплом, и лишь кое-где сквозь серый налет звериным глазом проглядывал огонек.

Дамка устроилась около котомки с мясом и лежала спокойно, косясь на человека, бывшего в пяти шагах от костра, и время от времени кричавшего протяжно и дико. Потом она прикрывала глаза, вздыхала и дремала.

Ветер по-прежнему дул крепко. Деревья продолжали поскрипывать монотонно и угрожающе. Изредка, когда порыв ветра бывал очень силен, где-то слышалось, как одно из них падало, с треском обламывая ветви о мерзлую землю.

Потом Борису совсем надоело и думать и смотреть. Испарина от боли и бессильных попыток вырваться из капкана теперь стала холодной, и тело стыло. Мороз постепенно, будто исподволь, пробирался все глубже, к самому сердцу. Но Борису было просто наплевать уже и на холод и на то, что через несколько часов он замерзнет. Ему хотелось лежать, не шевелясь, не ощущая боли.

Стало смеркаться, холод сделался резче. Небо, затянутое тучами, потемнело, а снег голубел, будто светился.

Костер погас совсем. Но метель, как ни старалась, не могла еще замести его. Слишком теплой была земля, прогретая огнем, и на месте костра чернел круг.

Дамка свернулась клубком, прикрыла нос пушистым хвостом. Снег накрыл ее, как попоной. Борису приходилось очень пристально вглядываться, чтобы различить ее в сумерках. Он все чаще поглядывал на Дамку. Потом стал смотреть на нее, не отрываясь. Ему казалось, что он слышит ее дыхание, даже биение ее сердца. Борису очень захотелось почувствовать ее рядом. Ведь она должна быть теплой, а его стал бить озноб, от которого сводило скулы и болели мышцы груди. И еще он подумал: когда Дамка будет рядом, ему не только станет теплее, он сможет разговаривать с ней.

Потом новая мысль пришла ему в голову: если он проживет ночь и еще день и совсем обессилеет от голода, то... Тогда он, наверное, протянет еще одни сутки, может быть, даже двое, коли не ударит чересчур сильный мороз.

— Дамка! — позвал он. — Дамка!

Белая кочка у черного круга бывшего костра шевельнулась. Снеговая попона, покрывавшая собаку, потрескалась и сползла. Дамка поднялась на лапы и отряхнулась.