Побег из Рая - Шатравка Александр Иванович

— Боже мой, так это ты?

— Что ты здесь делаешь? — спрашивала она, не понимая, что происходит, почему Оля протянула к ней микрофон-«кошку», а Нугзар снимает её держа в руках кинокамеру.

— Я из Америки приехал посмотреть на знакомые места.

— А, из Америки. Тогда всё ясно, — махнула она рукой и подумала про себя: «Бедный человек, как был так и остался неизлечимым больным со своей Америкой».

— Вот, — протянул я ей мой паспорт. Она покрутила его в руках и только сейчас поняла искренне удивившись и обрадовавшись за меня, что я сказал ей правду. Она и с большим удовольствием согласилась устроить нам экскурсию по территории бывшей больницы.

— Ты помнишь, это был клуб, — показала она на здание под шиферной крышей, — теперь здесь храм в честь святых мучеников Маккавейских.

Молодой батюшка Александр пригласил нас войти внутрь, где тускло горели электрические лампочки, освещая иконы на стене. Я зажег свечку в память о Мише и оставив её догорать в пустом храме, вышел на улицу. Черная стая тысяч ворон тревожно крича закружилась вдруг в воздухе и закрыла небо.

— Помнишь кто это? — спросила меня Клавдия Александровна,-показывая на старушку, подметавшую свой двор. — Это Лидия Николаевна, старшая медсестра твоего бывшего отделения.

Я не сразу узнал сильно постаревшую ту властную женщину по фамилии Отенко.

Л. Н. Отенко была давно на пенсии. Меня она хорошо помнила и с большим удовольствием начала рассказывать киносъёмочной группе о своей жизни, о своих заслугах в больнице, чистоте и порядке в её отделении.

Мне не хотелось вступать в спор с этой старой женщиной и рассказать все, что я о ней помнил. Я отошел в сторону и слушал записываемый камерой Нугзара её рассказ о том, как в детстве она потеряла родителей, (их репрессировали и расстреляли), о её жизни в детских домах, о том, как скрывая своё прошлое как дочь врагов народа она с большим трудом закончила медучилище и получила диплом медсестры. Отенко с гордостью рассказывала о своем жизненном успехе на работе, как ей удалось стать главной медсестрой отделения. Теперь слушая её мне стало совсем непонятно, как мог человек столько сам переживший так жестоко, как к скоту, относиться к больным людям в больнице.

Дом Клавдии Александровны стоял рядом и она позвала нас в гости. Муж у неё умер и она жила одна. Во дворе, под навесом увитым виноградником она выставила на стол большую бутыль домашнего вина и ждала, когда Отенко замолчит и отпустит нас.

— Тогда было большое событие, когда вас привезли. Сначала вся больница бегала смотреть на Михаила, а потом — на тебя, — сообщила она, угощая нас вином.

Поздно вечером мы уехали из дома этой гостеприимной женщины и отправились в Кировоградскую область в деревню Недогарки посетить могилу Миши.

Две недели проведённые с группой кинодокументалистов пролетели очень быстро и наступил день, когда я с благодарностью за это незабываемое путешествие пожал им руки на прощанье. Дэвиду Саттеру организовавшему и оплатившему эту бесценную для меня поездку, я хочу выразить особую благодарность и признательность, ведь это была моя встреча с прошлым.

С Аней мы расстались в аэропорту Нью-Йорка, откуда она полетела к мужу Жене в Лос-Анджелес. Она стала врачом и переехала в штат Колорадо, где у неё родились ещё дочка и сын.

Я жил в прекрасном городе Нью-Йорке, где первые годы крутил баранку жёлтого такси. Через десять месяцев у меня была уже своя машина, на которой с Кэти Фитцпатрик мы исколесим тысячи миль по этой неописуемо красивой стране.

В Нью-Йорке у нас с Кэти родились дети Миша и Хэлли. Прожив здесь много лет я мечтал о просторах сельской местности и предпочитал их большому городу, что может быть и послужило причиной для развода. С Иринкой, моей нынешней супругой у нас была своя небольшая транспортная компания, наши девять траков перевозили грузы по дорогам Америки.

Из Нью-Йорка мы переехали в лесной штат Мэйн и теперь зарабатываем себе на жизнь гоняя свой собственный тяжёлый грузовик и много путешествуем по миру.

Мне никто не указывает в этой стране как жить и что делать. Я делаю то, что мне нравится и так, как считаю правильным. Моё счастье в Америке зависит от меня и я могу назвать себя счастливым человеком потому, что я добился всёго, о чем мог только мечтать в той стране.

Мой дед строил светлое будущее, где не было места индивидууму, где не было места личной ответственности, где человеку запрещалось быть строителем собственного благосостояния и хозяином своей судьбы, человек там принадлежал государству и был его рабом. Мне очень жаль, что столько прекрасных лет моей жизни пришлось потерять, чтобы выбраться из застенков построенных такими утопистами, каким был мой дед. Я люблю Америку, страну, где мудрые отцы-основатели США написали маленькую и тоненькую книжечку под названием «Конституция США», где ясно и просто сказано:

Валентина Патранова

Обозреватель газеты «Новости Югры»

[email protected]

Словосочетание «политически неблагонадежный» сегодня практически исчезло из нашего лексикона, но было время, кстати еще не так давно, когда подобные ярлыки вешали на многих. Эти люди годами не выпадали из поля зрения органов безопасности. С ними не только вели «профилактические беседы» — эти люди нередко становились жертвами политических репрессий. Одна из таких жертв 1982 года — рабочий Унъюганского леспромхоза Александр Шатравка. А началось все почти с анекдота: у начальника химподсочки прохудился казенный сапог, и кто бы мог подумать, что это ничтожное в масштабах Октябрьского района событие приведет в полную боевую готовность комитет госбезопасности и милицию. Прибыв на склад, чтобы заменить сапог, начальник стал рыться в куче обуви. Неожиданно из одного сапога выпали листы бумаги со словами: «Обращение к правительствам и общественности СССР и США». Начальник химподсочки еще больше удивился, когда под напечатанным на машинке текстом увидел подписи своих подчиненных. Прочитав такое в жаркий июльский день 1982 года, он покрылся холодным потом.