Михаил Ландбург - Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник)
Помощь проекту
Пиво, стихи и зеленые глаза (сборник) читать книгу онлайн
«Уснуть! – говорила она себе, оставаясь одна и пытаясь разглядеть сквозь размытые ночью стёкла окон дальние холмы.
Спать!
Уснуть!»
На стене, над кроватью, фотография дочери и внука.
Спать!
Уснуть!
Спать!
Уснуть!
Молитва.
Долгая.
Жаркая.
Честная.
Однажды сердце женщины разорвалось.
* * *
От своих сверстников внук отличается разве лишь тем, что два раза в год – весной, когда земля под Иерусалимом подсыхает, и ранней осенью, когда спадает жара – он взбирается на холмы и там долгими часами бродит, что-то высматривая за валунами, покрытыми густым наростом унылого мха.
Чушь собачья
На меня нашло…
Заметив в толпе прохожих женщину с большими грустными глазами, я забежал в цветочный магазин и выбрал букетик из пяти астр.
– Пожалуйста, примите! – сказал я проходившей мимо меня женщине.
– Что?
– Цветы я нёс сестре, – солгал я, – только её не оказалось дома…
– Но…
– Сестре принесу в другой раз!
– Вы, наверно, хороший брат! – улыбнулась женщина.
– Очень, – заметил я, – очень хороший!
Женщина улыбнулась снова.
– Сегодня цветы ваши! – я ощутил острое желание взять женщину за руку и уйти с ней туда, где ни города нет, ни прохожих, ни вообще никого…
– Что ж… – проговорила она.
Я опустил глаза и искоса взглянул на её бёдра.
– Что если нам вместе поужинать? – предложил я.
Женщина не ответила.
– Сыты?
Вдруг, крепко сжав мои пальцы, она прошептала:
– По горло!
– Тогда я провожу вас, ладно?
– Что ж, – сказала она, – что ж…
Дома она включила большой вентилятор.
– Душно, – сказала она.
– Душно, – отозвался я.
В углу на диване сидела маленькая девочка и смотрела по телевизору носорогов. За окном была видна стена соседнего дома. Поставив астры в синюю вазу, женщина ушла на кухню и вернулась с бутылкой воды для девочки.
– Мы ни о чём не говорим, – заметил я.
– Надо?
– Не хотите?
Она пожала плечами и спросила:
– О чём?
Я перевёл взгляд на носорогов, а потом сказал:
– Ну, например, о жизни, о Боге, о смерти…
Женщина подняла голову и стала разглядывать вентилятор.
– Хотите поговорить о Боге? – спросила она.
Я немного задумался.
– Нет, пожалуй, – сказал я, – тут многое не скажешь…
– Тогда о смерти?
– Нет, ещё нет…
– А о жизни, – женщина посмотрела на меня своими большими грустными глазами, – о жизни следует помолчать…
– Следует?
– Помолчите!
– Я подумал, что…
– Знаю!
– Знаете?
– Женщина всегда знает, о чём мужчина молчит…
Я вздрогнул.
– Это ужасно, если так!..
Теперь по телевизору показывали уточек.
– Вам, наверно, пора уходить? – неожиданно проговорила женщина.
Я поклонился и вышел.
А на улице я вдруг почувствовал желание не расставаться с этой женщиной и просто молчать.
– Буду молчать! – сказал я, вернувшись. – Не хочу ни о чём думать…
– И я не хочу думать…
– И не говорить…
– Ни о чём…
Я молча поцеловал её в глаза.
– Знаешь, о чём я молчу? – спросил я потом.
– Знаю! – ответила женщина.
– Теперь пойду! – сказал я.
– Иди!
– Не хочу!
– Не иди! – закрыв дверь крохотной комнатки, она расстегнула блузку, легла на узкий диван.
Опустившись на колени, я провёл ладонью по её животу.
– Что же будет теперь? – спросил я.
Она молчала долго-долго. И вдруг сказала:
– Теперь ты знаешь всё…
Мы вернулись в комнату, где по телевизору рекламировали мебель. Девочка уснула.
– Приду ещё, – сказал я женщине.
– Зачем? – спросила она.
– Поговорим о Боге, о жизни, о смерти…
– О жизни помолчим! – сказала женщина.
– Можно, я уложу малышку в кроватку? – спросил я.
Женщина молча погасила в комнате свет и встала за моей спиной.
– Остаёшься? – я услышал, как женщина дышит.
– Да!
– Почему?
– Жизнь!
Женщина обхватила меня руками. Всего обхватила. И было много рук.
Я обернулся и увидел большие мерцающие в полутьме глаза.
– Жизнь! – повторил я.
– Чушь собачья! – прошептала женщина.
Я молча отнёс девочку в кроватку.
На танке
Григорию Кановичу
В полдень, приведя в страшное недоумение местных жителей, коз и собак, на глухой улочке заброшенного в Негеве посёлка появился танк и четыре автобуса. Неторопливо продвигаясь вдоль улочки, колонна остановилась возле дома старого Цахи, ибо дальше путь упирался в узкий деревянный мостик над высыхающей летом речушкой, а дальше, за мостиком, мир ограничивался редкими чахлыми кустами на приземистых и, казалось, вечно сонных холмах.
Человек в тёмных очках и джинсовой кепке, выйдя из автобуса и не выпуская из рук микрофон, стал давать распоряжения людям, одетым в военную форму, а потом, взобравшись на танк, который загородил собою почти весь мостик, обратился к высыпавшим из своих домиков жителям: «Дорогие граждане, израильское телевидение, готовя фильм о мужестве и стойкости наших бойцов в войну Судного дня, решило снять эпизод боя в вашем краю…»
Наблюдая за «боем», люди посёлка время от времени суетливо вскакивали со своих мест и предлагали «бойцам» подкрепиться то апельсинами, то козьим молоком. Когда же стемнело, человек с микрофоном объявил: «Уходим! Довоюем завтра…»
Цахи пообещал, что за оставшимся на мостике танком присмотрит ночью.
* * *
Ночью Цахи лежал с открытыми глазами.
– Ты чего? – спросила жена.
– Смотрю на звёзды.
Жена покосилась на окно.
– И мне не спится.
– Смотришь?
– Смотрю!
– Тоже на звёзды?
– На тебя!
– Зачем на меня?
– Не знаю. А ты зачем смотришь на них?
– Не спится…
– И мне…
Старик сел в кровати и задумчиво заглянул в тёмное пространство комнаты.
– Одевайся! – вдруг сказал он.
Жена послушно опустила ноги с кровати, и тогда Цахи, загадочно улыбаясь, вложил руку жены в свою.
В дверях женщина остановилась и тихо вздохнула, подумав, что уже много лет муж не брал её за руку…
Ночь была светлая, звёздная. Пёс Буги, завидев своих хозяев в столь неурочный час, лениво приподнялся, зевнул и снова опустился на землю.
– Вот она, – прошептал Цахи, подойдя к танку, – боевая машина!
– В таком был наш Эли? – спросила жена.
– В таком! – Цахи долго взбирался на гусеницу, долго выпрямлял непослушную спину, а потом долго переводил дыхание. Потом подобрался к башне, чтобы заглянуть во внутрь, но открыть люк сил не хватило, и тогда он снова выпрямился и закрыл глаза.
Разглядывая стоящего на танке мужа, женщина отметила про себя, что за всю их долгую жизнь она ни разу не видела его таким решительным, гордым и взволнованным.
– Что ты собираешься делать? – спросила она.
Цахи открыл глаза, похлопал ладонью по броне люка и вдруг, протянув руку жене, проговорил:
– Могу и тебя прихватить!..
Они устроились под пушкой возле смотровой щели водителя и долго наблюдали за тем, как вдали, по вершинам холмов, скользили длинные светлые блики.
Вдруг Цахи вздрогнул и, повернув голову к жене, спросил:
– Слышишь?
– Нет, а что?
– Приказ по рации!
Жена не поняла:
– По чему?
– Пора готовиться к бою!
– И мне? – прошептала женщина.
Цахи сплюнул себе под ноги и сказал:
– Если трусишь, убирайся!
Жена продолжала сидеть и не убиралась.
– Так как? – нетерпеливо поведя плечиками, спросил Цахи.
Уйти домой, оставив мужа ночью одного на боевой машине, женщина не решилась и тогда она, поправив на шее косынку громко и чётко проговорила:
– К бою готовая, вези, где огнём стреляют!..
Взревев, танк рванулся с места и, высоко подпрыгивая, стал преодолевать самые невероятные препятствия. То и дело смахивая со лба капли пота, Цахи наклонялся к уху жены и кричал: «Держись, боец!..» И снова танк подпрыгивал, и громко ревел мотор.
И вдруг женщина, облизнув пересохшие губы, осторожно сказала:
– Может, вернёмся в дом?
Цахи вскинулся всем телом и, с изумлением взглянув на жену, спросил:
– Ты это что?
Жена не ответила, лишь на её верхней губе шевельнулись тонкие морщинки.
Цахи отвернулся и стал растирать себе руки, плечи, колени.
– А может, этот танк нашего сына? – спросила жена.
– Возможно! – отозвался Цахи.
– Танк старый, да?
– Очень…
– А наш Эли был совсем молоденький…
– Да уж…
Со стороны дальних холмов донёсся крик птицы и сразу умолк. Женщина, тихо вздохнув, спросила:
– Думаешь, танк крепкий?
– Конечно!
– Я думаю, что не очень…
– С чего ты такое взяла? – Цахи снова принялся растирать колени.
Женщина сказала:
– По ночам я молилась за нашего сына, но танк оказался не крепкий…
– А днём? – спросил Цахи. – Днём ты молилась?
– И днём…
Цахи обнял жену за плечи, и они молча смотрели перед собой на мерцающие в темноте деревянные балки мостика.
