Эрик-Эмманюэль Шмитт - Ночь огня

И все же…

Когда скептическая компонента моего мозга умолкала, я вновь ощущал радость, покой и блаженство.

Что же останется, после того как я покину пустыню? Выдержит ли мое откровение бремя лет? Не деградирует ли моя вера, когда я пересеку границу?

– Вот и джипы!

Марк и Мартина ликовали. Все поднялись и потащили свои рюкзаки к машинам.

Абайгур встал передо мной. Мы бесконечно долго смотрели друг на друга и молчали. Мы знали, что больше никогда не увидимся.

Он улыбнулся. И я улыбнулся в ответ.

В этом прощании, несмотря на волнение, увлажнившее наши глаза, радость перевешивала горе: мы расставались, и это было больно, но сильнее было счастье оттого, что мы узнали друг друга.

Он положил руку мне на плечо, посмотрел своими светлыми глазами и, хоть я до сих пор не знаю, было ли это сказано, или я услышал непроизнесенные слова, дал мне свой последний совет жителя Сахары:

– Не забудь незабываемое.

Двадцать пять лет прошло между экспедицией в Сахару и моим рассказом о ней сегодня.

Моя вера пережила и смену обстановки, и бег времени; она лишь росла; тонкая струйка среди пустыни расширилась до размеров полноводной реки. Такова, по обыкновению, судьба истоков…

Я долго хранил эту веру в тайне. Она потихоньку изменяла меня. По мере того как она прокладывала свое русло, мое мировосприятие обогащалось: я читал книги, развивающие духовность, как восточные, так и западные, я входил в сад религий через потайную дверцу, незаметную в глубине, дверцу поэтов-мистиков, этих ничейных людей, далеких от догм и уставов, которые чувствуют, а не предписывают. К гуманистическому взгляду на верования разных народов прибавилось внутреннее пламя, то, что я делил с людьми всех эпох и всех широт. Завязывались братские узы. Мир рос.

По возвращении из Ахаггара зачаточный писатель, дремавший во мне с детства, сел за стол, чтобы занести на бумагу живущие в нем истории. Я родился дважды: в первый раз в Лионе в 1960-м, во второй – в Сахаре в 1989-м.

С тех пор романы, пьесы, новеллы, сказки шли чередой из-под моего пера под небом безмятежности, порой с трудом, чаще легко, всегда со страстью. Вдохновенная ночь подарила мне гармонию; мои тело, сердце и разум звучали в унисон, а не тянули каждый в свою сторону. Этот опыт дал мне прежде всего цель. Талант остается тщетным, если служит только себе самому, не имея иной задачи, чем добиться признания, восхищения или аплодисментов; истинный талант должен передавать ценности, которые выше его и его возвышают. Если я смог стать однажды ночью вместилищем откровения, то имел в собственных глазах право высказаться.

Я дрожу: как бы не истолковали неверно мою исповедь… Нет, я не вижу в себе ни пророка, ни вдохновителя; нет, я не считаю себя рупором Бога; наоборот, я полагаю себя недостойным благодати, которую получил, и, даже если буду трудиться над собой всю жизнь, никогда не смогу ее заслужить.

Однако, подобно всякому человеку, я не хочу лукавить: я живу и пишу, исходя из одного – моей души. А она видела свет – и видит его до сих пор, даже сквозь самую черную тьму.

Я хранил мою ночь в тайне, пока однажды меня не доняла расспросами одна журналистка. «Откуда что берется, – твердила она, – отчего такой любовью к жизни, таким душевным покоем дышат ваши книги? Вы беретесь за трагические сюжеты и пишете без снисходительности, без пафоса, без отчаяния. Каким чудом?» Я был с ней знаком, высоко ее ценил, знал, что она протестантка, и ее настойчивая прозорливость сделала свое дело: я признался, что встретил Бога у подножия горы Тахат.

– Вы вернетесь туда? – поинтересовалась она.

– Вернуться туда… Зачем?

Одного раза достаточно.

Достаточно одной веры.

Когда к тебе обращается незримое, надо научиться жить с этим подарком.

Самое удивительное в откровении то, что, несмотря на очевидность испытанного, ты по-прежнему свободен. Свободен не видеть, что произошло. Свободен преуменьшить происшедшее. Свободен отвернуться. Свободен забыть.

Я никогда не чувствовал себя таким свободным, как после встречи с Богом, ибо все еще в моей власти Его отрицать. Я никогда не чувствовал себя таким свободным, как после маневра судьбы, ибо все еще могу укрыться в суеверии случайности.

Мистический опыт – опыт парадоксальный: сила Бога не отменяет моей; контакт моего «я» с Абсолютом не мешает вновь выдвинуть «я» на первый план; сокрушительная интенсивность чувства ни в чем не ущемляет построений интеллекта.

«Последний демарш разума – это знание, что есть бесконечное множество вещей, превосходящих его. Он весьма слаб, если не дойдет до этого». Разум, однако, не обладает спонтанным смирением, ему нужен толчок. Паскаль, рационалист из рационалистов, философ, математик, виртуоз мышления, 23 ноября 1654 года был вынужден сложить оружие: Бог сразил его около полуночи. Всю оставшуюся жизнь, отныне обретшую смысл, он носил с собой спрятанный за подкладкой куртки загадочный рассказ об этой ночи, которую он называл ночь огня.

«Вера отлична от доказательства. Оно – от человека, она же – дар Божий. Сердце чувствует Бога, а не разум. Вот что такое вера – Бог, воспринимаемый не разумом, но сердцем».

Моей ночью в Сахаре я ничего не узнал – я уверовал.

Говоря о своей вере, современный человек должен быть точен. Если меня спрашивают: «Есть ли Бог?» – я отвечаю: «Не знаю», ибо в философском плане остаюсь агностиком – единственная приемлемая позиция, совместимая с разумом. Однако я добавляю: «Я верю, что да». Вера коренным образом отличается от науки. Я не стану их путать. То, что я знаю, не есть то, во что я верю. А то, во что я верю, никогда не станет тем, что я знаю.

Перед вопросом о существовании Бога честные люди делятся на три типа. Верующий говорит: «Я не знаю, но верю, что да», атеист: «Я не знаю, но верю, что нет», равнодушный: «Я не знаю, и мне плевать».

Лукавство начинается, когда человек заявляет: «Я знаю!» Утверждает ли он: «Я знаю, что Бог есть» или «Я знаю, что Бога нет», он превышает полномочия разума и скатывается в интегризм, религиозный интегризм или интегризм атеистический, ступая на скользкий путь фанатизма с его горизонтами смерти. Уверенность в чем бы то ни было создает лишь трупы.

В наш век, когда, как и прежде, во имя Бога убивают, очень важно не смешивать верующих и самозванцев: друзьями Бога остаются те, что Его ищут, а не те, что говорят от Его имени и утверждают, что нашли Его.

Вера религиозного человека – способ жить с тайной. Как и тоска атеиста… Тайна же есть всегда.

Чем дольше я живу, тем яснее мне становится, что агностицизм – позиция, отвергаемая большинством. Люди хотят знать! Есть агностики верующие, есть агностики-атеисты, есть агностики равнодушные, но миллионы людей упорно смешивают веру и разум, отрицают сложность души человеческой, упрощают ее регистры, чтобы превратить в универсальную истину очень личные чувства.

Мы должны признать и развивать наше неведение. Мирный гуманизм стоит этой цены. Все мы – братья лишь в неведении, не в вере. Лишь во имя общего неведения можем мы терпеть разделяющие нас верования. В другом я должен уважать прежде всего такого же, как я, того, кто хочет знать и не знает; затем, во имя себя самого, я стану уважать и его отличия.

Вернувшись после моей ночи огня на наш бивуак в песчаном вади, я неверно истолковал признание Сеголен, которая молила Бога вытащить меня из этой передряги. Я возмутился, как возмущаюсь и сейчас, что Бог, в случае несправедливости или бедствия, не помогает каждому! Бог, однако, не Тот, кто спасает людей, но Тот, кто предлагает им подумать о своем спасении.

Этот рассказ, возможно, и всколыхнет кого-то, но никого не убедит… Я это сознаю. И мне больно… Сколько раз хотел я передать веру, горящую во мне! Как часто желал перед растерянными друзьями или отчаявшимися незнакомцами проявить силу убеждения! Увы, я не заразителен… Только рациональные доводы могут привлечь на чью-то сторону, не опыт. Я лишь испытал и ничего не стану доказывать, я просто свидетельствую.

Я писал эти страницы, дрожа, ликуя, задыхаясь и позабыв дышать, крича от восторга, обуреваемый таким шквалом эмоций, что эта книга дважды отправляла меня на больничную койку… Неисчерпаемая, эта ночь огня продолжает созидать мое тело, мою душу, мою жизнь, точно владыка-алхимик, не оставляющий своего творения.

Одна ночь на земле вселила в меня радость на целую жизнь.

Одна ночь на земле подарила мне предчувствие вечности.

Все начинается.

Гардая, Эль-Голеа, Ин-Салах – населенные пункты в Алжире.

Красивый (искаж. англ.).

На Вандомской площади в Париже находятся резиденции и бутики крупнейших ювелирных фирм мира.

Шарль Эжен де Фуко (1858–1916) – монах-траппист, отшельник, исследователь Африки. Римско-католическая церковь причислила Шарля де Фуко к лику блаженных.