Эдвард Резерфорд - Сарум. Роман об Англии

– Тебе и вправду интересно? – спросила она, глядя на далекие холмы.

– Ага.

– Тогда слушай, – вздохнула она, сорвала длинную травинку и задумчиво обмотала ее вокруг пальца. – Мне никто не верит… ни подруги, ни знакомые в Солсбери. Все утверждают, что, как только война закончится, все пойдет своим чередом, жизнь вернется в привычную колею. А знаешь, что это такое?

– Как обычно, работа…

– Нет, не работа, а праздность. Прислуга. Дешевая рабочая сила. Эксплуатация бедняков – вот что такое привычная колея.

– По-твоему, это все изменится?

– Да. Война разрушила социальные границы, уничтожила сословные привилегии. Народом слишком долго помыкали, а с наступлением войны люди поняли, что перемены не только возможны, но и необходимы.

– Это хорошо или плохо?

– Хорошо лишь то, что классовое общество разрушится и на смену ему придет новое.

– Как в Америке, – улыбнулся Адам.

– Нет, спасибо, американский образ жизни не для нас.

– Почему?

– Он слишком… капиталистический. Вами движет алчность.

Адам вспомнил, как рассердилась Патриция при виде американского солдата на рынке.

– Погоди, значит, ты хочешь для народа свободы, но не богатства?

– Да, хоть это и глупо звучит, – расхохоталась она.

– Боже мой, да ты социалистка!

– Нет, что ты! – подумав, ответила Патриция. – Социализм – такой, как в России или в фашистской Германии… они ведь тоже себя социалистами объявили? Нет, их принципы не для меня. Но капитализм… – Она замялась, подыскивая слова. – Капитализм несправедлив. Вдобавок его принципы поощряют алчность.

– Значит, деньги – зло?

Она шутливо хлестнула его травинкой по руке:

– Не забывай, ты в кафедральном городе! Разумеется, деньги – зло.

– Зло не в деньгах, а в том, на что их употребляют.

Патриция упрямо помотала головой.

– Может быть, ваши лейбористы и разделяют твою точку зрения, – уверенно продолжил Адам. – А вот консерваторы, да и большинство жителей Сарума, так не считают. Они самые настоящие капиталисты.

– Вовсе нет! – пылко возразила Патриция. – Понимаешь, истинные консерваторы придерживаются феодальных, отсталых взглядов – перемен не желают, но о людях заботятся, опекают их, веря, что порочно соблазнять народ богатством.

– Ну да, сами-то они богаты, но знают, как с деньгами обращаться. Я правильно тебя понимаю?

– Да. Иными словами, многие полагают, что сам Господь разделил общество на классы.

– А социалисты – ваша Лейбористская партия – хотят, чтобы всем распоряжалось государство, однако не прилагают больших усилий для того, чтобы помочь беднякам разбогатеть. То есть они отберут деньги у богатых, а потом сгладят все различия в обществе, чтобы никто не преуспевал.

– Преуспевать можно по-разному, не обязательно состояние сколачивать.

– Да, конечно… – Внезапно Адама осенило. – Получается, что и ваши правые консерваторы, и левые лейбористы мыслят, в сущности, одинаково – исповедуют своего рода религиозный патернализм. А капиталисты, которые занимают промежуточное положение между этими крайностями, считаются главными злодеями.

– Хм, интересно. Об этом я как-то не задумывалась. По-моему, ты прав.

– Кстати, до этого разговора я об этом тоже не думал, – признался он и раздраженно добавил: – Если честно, я приехал в Англию не для того, чтобы воевать на стороне феодальной аристократии или социалистов. Великобритания – родина демократии и личных свобод…

– Верно. А еще – родина общего права. Между прочим, мы первыми рабство упразднили, – с улыбкой напомнила Патриция. – Однако нельзя ставить личность превыше всего остального. Это несправедливо.

– Вся наша жизнь несправедлива, миледи.

– Это скоро переменится.

– А не проще ли дать каждому возможность разжиться?

– Тот, кто разживается, обкрадывает других! – воскликнула она.

Для Адама Шокли была внове подобная точка зрения.

– Неужели? Ведь возможности для заработка безграничны.

– В Америке, может, и безграничны, а у нас за пару тысяч лет они поистощились.

– Да ты пессимистка! А побеждает жизнеутверждающий оптимизм.

Она недовольно поморщилась. Адам и не предполагал, что эти идеи внушают ей отвращение.

– Увы, жизнь не игра, – вздохнула Патриция. – Даже в Библии говорится, что удел человека – страдание.

– Ты и правда в это веришь?

– Да.

Разговор прервался.

Наконец, поразмыслив, Адам сказал:

– По-моему, все, о чем мы с тобой говорили, так или иначе связано с прошлым. Прошлое хотят либо сохранить, либо изменить.

– Верно. Понимаешь, мы унаследовали несправедливую систему эксплуатации. Ее-то и нужно изменить.

– Допустим, система изменилась. А что потом? Как ты представляешь себе будущее?

– Будущее? Наверное, мы избавимся от жестокости прошлого. Пенсии, бесплатное лечение и образование…

– Значит, в будущем установят социализм? Лейбористы придут к власти?

– Нет, это вовсе не обязательно. Просто нужны реформы…

– По-моему, будущее тебя совершенно не интересует.

Патриция задумалась.

– Может быть, ты и прав, – вздохнула она, помолчав. – В Саруме все дышит прошлым, о нем невозможно забыть.

«Пожалуй, в Америке ей не понравится», – с огорчением решил Адам.

Впрочем, размышлять о будущем не стоило, ведь они уговорились жить настоящим.

Бригадир Форест-Уилсон, сам того не подозревая, оказал Патриции Шокли услугу, за которую она всю жизнь была ему благодарна.

В конце мая он предложил отвезти в Солсбери заболевшего офицера верховного командования. Девушки-водители, служащие Женского вспомогательного корпуса, прекрасно понимали, что от них требуется конфиденциальность. Подготовка к высадке войск проходила в обстановке строжайшей секретности, однако пассажиры, вполне доверяя своим водителям, иногда обсуждали в салоне автомобиля подробности операции.

Вот и сейчас Форест-Уилсон с коллегой ехали в Одсток, уединенную деревушку близ меловой гряды к юго-западу от Солсбери, где располагались два военных госпиталя – английский и американский.

До Патриции долетали обрывки разговора.

– Если вашим ребятам удастся… – начал Форест-Уилсон. – Нам бы это очень помогло… район хорошо укреплен…

– Наших сил хватит, – уверенно ответил американец.

– …Слишком опасно. Стоит ли идти на такие жертвы?..

– Надо рискнуть. Послезавтра?

– Да. А кого вы пошлете?

– Эскадрилью из Ибсли или из Тракстона. Я подумаю.

Час спустя Патриция прижимала к уху телефонную трубку:

– Милый, ты можешь взять увольнительную? На день… то есть на ночь?

– Да, наверное.

– Тогда встретимся в Даунтоне, послезавтра. Получится?

– Я постараюсь.

– Как только узнаешь, дай мне знать.

– Хорошо. А в чем дело?

– У меня день рождения.

– Но ты же говорила, что день рождения у тебя в октябре…

– Нет, послезавтра, – ответила Патриция.

Адам перезвонил ей на следующий день:

– Мне увольнительную дали. А тебя саму-то отпустят?

– Да, – соврала Патриция.

– Понимаешь, у нас тут вылет интересный намечается, добровольцев набирают, так что…

– Я приеду, честное слово. К четырем часам.

– Ладно. Но если задержишься…

«Черт бы побрал этот вылет!» – раздраженно подумала Патриция.

– В общем, если к пяти не приедешь, я вернусь на базу.

– Приеду, обязательно приеду.

Патриция все рассчитала: в три часа – последняя поездка в Уилтон на служебной машине, а потом смена заканчивается. Сутки отдыха.

Рано утром она приехала в Уилтон на своем «моррисе». От Уилтона до Даунтона сорок минут езды, бензина хватит – Патриция купонов накопила. Все шло по плану.

Заседание командования в Ларкхилле затянулось. Патриция, приехав в Уилтон лишь в половине пятого, бросилась на Кингсбери-сквер, к своему «моррису». Двигатель завелся с трудом, и Патриция, обогнув город со сторо ны Харнгема, помчалась по дороге на юг, вдоль Эйвона – мимо Бритфорда, поместья лорда Раднора у древнего Кларендонского леса. На склоне холма двигатель «морриса» заглох.

Без четверти пять Патриция остановилась на обочине. Машина не заводилась. Без десяти пять. На дороге не было ни автомобилей, ни автобусов. Легкий ветерок лениво шевелил облетевшие вишневые лепестки в дорожной пыли. Стремительно бежали минуты.

Навстречу Патриции неторопливо двигалась машина. За рулем сидел Джон Мейсон.

Патриция бросилась ему навстречу:

– Отвези меня в Даунтон! Скорее!

– Я только что оттуда…

– Джон, прошу тебя!

– Что случилось? – угрюмо спросил он.

Патриция уселась в машину.

Он сжал руль и вздохнул:

– Не понимаю, к чему такая спешка…

– Долго объяснять… Прошу тебя, быстрее!

Мейсон недовольно развернул машину. Наверняка Патриция на свидание торопится! Он к ней в шоферы не нанимался…

В Даунтон они доехали за пять минут. Патриция чмокнула Джона в щеку и вбежала в гостиницу.