Лора Флоранд - Француженки не терпят конкурентов

На лужайке садика перед этой сентябрьской избушкой, затерявшейся в чаще темных шоколадных деревьев, клевала зернышки крошечная черная курица. Эта черная курица родилась в формочке из обширной коллекции массивных форм девятнадцатого века, скрупулезно собираемых в течение всей жизни тетушкой Женевьевой, преданной почитательницей блошиных рынков. В глубине шоколадного леса виднелся всадник на лошадке из белого шоколада – возможно, какой-то принц, приехавший к черной курице, чтобы снять заклятье или выпросить какой-то подарок. Магали и ее тетушки никогда не рассказывали сюжета изображаемой сказки, они лишь запускали процесс богатого воображения своих клиентов.

Она вручила трехлетнему Коко фиалковый цветочек с лианы, к которому тянул руки ребенок, и испытующе взглянула на носительницу дурных новостей. День поедания сладкой выставки в «Волшебной избушке» стал и для Клер-Люси самым выгодным по продажам.

– Неужели вы не слышали, кто переезжает туда, где закрылся магазин «Олива»? – не унималась Клер-Люси.

Ее пухлые губы округлились от ужаса, кудрявая шевелюра стояла рыжевато-каштановым шаром вокруг головы.

– Филипп Лионне! Тот самый Филипп Лионне!

Она воззрилась на тетушек и Магали, словно ожидая, что стены их маленького кафе могут рухнуть, потрясенные уже одной реверберацией знаменитого имени.

Филипп Лионне!

Уютный и тихий мир бытия Магали в этом кафе не отличался хрустальной хрупкостью и никак не мог разрушиться сам по себе. Однако роскошная лакированная штиблета агрессора вполне могла нарушить этот уютный мирок.

Магали ошиблась. Ужасно ошиблась! Да, возможно, Супермен мог пройти мимо и оставить ее мир нетронутым. Но Лионне…

Она с ужасом посмотрела на тетушек. Увидев ее испуг, те в замешательстве и сами изменились в лице.

– Лионне… – произнесла Магали таким тоном, словно от одного звука этого имени у нее сжалось сердце.

Она остановила взгляд на тетушке Женевьеве. Сильная по натуре, Женевьева не только обладала резким голосом, но и имела свой практичный взгляд на происходящее. С починкой потекшего сливного бачка в туалете она справлялась без помощи водопроводчика. И шагала по жизни решительно и смело. Но она, похоже, не понимала испуга племянницы, и ее брови изумленно взлетели, когда глубина смятения Магали увеличилась.

– Лионне! – эхом повторила Магали, переведя взгляд на тетушку Эшу.

Покладистая и гибкая, как тонкая стрела закаленной стали, тетушка Эша почти никогда не повышала голоса, он был у нее всегда на редкость спокойным и тихим. Ее мягкие уверенные пальцы могли исправить самые безнадежные вывихи. Порочность не выживала с ней рядом. Ее добрая сила, казалось, выдавливала дурные наклонности из окружающего мира, не стремясь полностью раздавить их, но растягивая мир добра до тех пор, пока глупостям вовсе не оставалось в нем места. Ее здравомыслие было столь велико, что даже самые изощренные козни не могли сбить Эшу с пути истинного. Но сейчас она взглянула на Магали с озабоченностью, отчего ее третий глаз – красную индийскую точку бинди на лбу – прорезали морщинки. И озаботило ее не то, что Филипп Лионне собирался открыть поблизости на их улице новую кондитерскую, а то, что она не понимала такой бурной реакции Магали на это известие.

– Филипп Лионне! – еще громче вскричала Магали, будто громкость голоса могла способствовать лучшему пониманию грозящего им события. – Самый знаменитый кондитер в мире! Не просто кондитер, а тот самый, которого называют королем кондитеров!

Неужели об этом уже все знали, кроме нее?

С выражением легкого озарения тетушка Женевьева постучала указательным пальцем по подбородку.

– Тот молодой парень, который раздразнил гусей своими фирменными macarons[6]?

Слово «макаруны» она произнесла нежно, на особый парижский манер. В ее устах оно ничуть не походило на тягучие кокосовые американские «макеруны» – здешние восхитительные райские пирожные наполняла воздушная сладость, и парижские макаруны являлись настоящей проверкой квалификации шеф-повара. И, согласно отзывам всех гурманов, Филиппу Лионне они удавались лучше всех в мире.

– Не он ли заходил к нам на прошлой неделе? – вспомнила вдруг тетушка Женевьева.

Что-о-о?

– Разве, Магали, ты не видела его у нас? – спросила она. – На мой взгляд, он грубоват, ведет себя так, словно у него нет времени, чтобы снизойти до нас, простых смертных. И он определенно умеет привлечь к себе внимание, – неодобрительно добавила она, хотя явно не намеревалась уделять ему в своем кафе особого внимания. – Впрочем, он вполне привлекателен, а если поднаберется приличных манер, то даже может тебе понравиться.

Она с любопытством взглянула на племянницу. Поначалу, в годы ученичества Магали, ее смутило осознание того, что Магали в своих предпочтениях питает склонность к противоположному полу, но никаких осложнений у Магали с мужчинами не воспоследовало, сама же она давно смирилась с их отсутствием. Вероятно, еще больше ее радовало, что Магали вообще не расположена заводить обширных знакомств с представителями мужского пола.

– Гм-м-м. – Тетушка Эша издала мягкий протяжный звук, означающий, что она предвидит проблемы там, где тетушка Женевьева видит одни лишь забавы.

– Он по всем признакам светский лев! Да что там говорить – вызывающий восхищение принц! – сконфуженно предостерегла она тетушку Женевьеву, огорчаясь, что ей приходится напрямик высказывать свои мысли.

– Ах, какой титул! – Женевьева, кажется, рассердилась.

Магали усмехнулась при этих словах. Да сколько есть в мире сказок – ни в одной из них ни разу не упоминалась романтическая привязанность между принцем и ведьмой. Описывались многочисленные сражения, это верно, и множество заносчивых принцев и королей превращались в лягушек, но, конечно, ни о какой подобной неразделенной любви не могло быть и речи.

Что всецело устраивало Женевьеву. Но, зная завышенные требования романтичной племянницы к представителям мужского пола, она испытывала возмущение тем, что любой мужчина – пусть даже принц – мог во мнении окружающих стоять куда выше, чем ее любимица Магали.

– Филипп Лионне… всемирно знаменитый король кондитеров… открывает очередной филиал своей фирменной торговли… прямо на нашей улице! – Магали с подчеркнутой выразительностью выговаривала каждое слово, пытаясь вникнуть в то, что поселило тревогу в ее душе.

Женевьева нахмурилась.

– Видишь ли, это смелость, граничащая с наглостью! – заметила она, повернувшись к Эше. – Он мог бы более уважительно отнестись к нашей округе. Вот я, к примеру, ни за что не стала бы открывать свое кафе рядом с его кондитерской!

«Пожалуй… верно, – подумала Магали, – это справедливый подход».

– Но, по-моему, дело тут не в его смелости, – стараясь быть реалисткой, тем не менее возразила она. – По-моему, смелости он проявил не больше, чем если бы встретил на пути какую-нибудь букашку.

Эша в волнении пригладила свою длинную терракотовую тунику, прикрывавшую ей шальвары. Ее брови недоверчиво изогнулись.

– Ты хочешь сказать… что он просто – не видит нас?.. Это еще почему?..

Тут тетушка Женевьева наконец озаботилась, сообразив, какой ход приняли мысли племянницы. Она глянула на Магали с нарастающим возмущением.

– Так ты думаешь, что дело не в храбрости? Тебе не кажется, что ему все же пришлось набраться смелости, чтобы открыть магазин возле нас? Ты полагаешь, он попросту не замечает нас?

Магали кивнула.

– Я полагаю, что он, скорее всего, ознакомился со всеми кондитерскими в нашей округе, проанализировал цены и решил, что рядом с нами ему ничто угрожать не будет.

Губы Женевьевы сжались, было видно, что мысли ее закипели в полнейшем молчании, и Магали не на шутку представила, что ее тетушка вот-вот взорвется, разразившись гневной тирадой.

Тетушка Эша успокаивающе поглаживала вышивку на тунике.

– Я не стала бы, разумеется, никому угрожать, – мягко проговорила она, – то есть не стала бы открыто вредить ему. Однако, вероятно, любому принцу лучше узнать еще в молодости, что осмотрительность – основа собственного благополучия…

Женевьева расхохоталась с такой зловещей язвительностью, которая посрамила бы таланты самого Бориса Карлоффа[7].

– Я тоже не намерена ему угрожать. Но он не заслуживает даже предостережения!

Магали тяжко вздохнула. Ни та, ни другая из ее тетушек, казалось, не замечала, что он обошелся с ними как с незаметной букашкой, только лишь потому, что у него имелись на это возможности. Он мог присвоить себе всю их клиентуру, просто открыв поблизости свой магазинчик. Что ему за нужда сейчас конкурировать с кем бы то ни было? Имея за своими плечами пять поколений лучших кондитеров, он закалился в конкуренции не только с предками, а и со всеми прочими кондитерами Парижа, и в соперничестве с целым миром его в итоге признали лучшим.